Зачем я это делаю?

Потому что мне приказали.

Разве я не мог ослушаться приказа?

Мог. Но тогда мне стало бы… совсем скучно.

— Грядут перемены? — подмигивает Себерро Рен, принимающий нежданную заботу о чистоте тела с благосклонной гордостью. С достоинством наследника одного из самых знатных имперских родов. С чувством, которое не исчезло даже следом за отрезанными руками и ногами.

— Перемены?

Калека величав и жалок одновременно, однако жалок вовсе не своей беспомощностью, а горячечным блеском надежды в глазах. Словно пес, глядящий на то, как хозяин разделывает баранью тушу, и глотающий слюни в предвкушении пиршества. А в голосе то и дело проскакивает взволнованная хрипотца:

— Он явно что-то задумал.

Наверняка. Только я пока не знаю, кто такой «он» и как далеко могут простираться пределы его раздумий.

— Сегодня мой последний день в этом теле. Может быть, даже последний час…

Взгляд Себерро чуть расплывается, становится рассеянно-мечтательным, и это плохо. Только не сейчас! Мне нужны ответы, может быть, десятки, может быть, всего один. Но главное, мне нужен тот, кто сможет ответить.

— Почему вы так думаете?

— В обычаях Катралы чистить тело и душу перед смертью. Просить прощения или сыпать проклятиями мне ни к чему, я ведь не собираюсь уходить навсегда. А вот обмыться напоследок… Недурно! Очень недурно!

Он радуется, как ребенок. Или как безумец. Значит, сегодня Себерро Рен умрет? Но что-то ведь должно случиться дальше? Или нет?

— А потом? Что будет потом?

Его глаза недовольно моргают, как будто мой вопрос отвлекает калеку от сладостных мечтаний. Впрочем, недовольство не мешает ответить:

— Сынок, похоже, нашел для меня новое пристанище. Надеюсь, оно окажется уютнее, чем то, что досталось тебе. А впрочем, неважно. Любое сгодится, лишь бы…

Он говорит об этом почти равнодушно, как если бы совершал прыжки из тела в тело по пять раз на дню, а я все еще не могу забыть страх, настигший меня в беззвездном мраке. Там, где и бояться-то было нечего. Потому что не было ничего.

— Лишь бы начать игру сначала.

Что еще за игра?

Опускаю тряпку в ведро с уже заметно помутневшей водой. Вонь, наверное, вокруг стоит страшная. Должна стоять. Только мой нос ее не чувствует. Боль есть, а запахов, вкусов, ощущений… Я ведь толком не ощущаю тела. Все еще. Кажется, будто плаваю в просторной кадке, заполненной густым сиропом, и хоть могу дотянуться до ее стенок, но между ними и пальцами остается какая-то странная прокладка. Упругая, готовая принять любую форму, но слишком прочная, чтобы разорваться.

— Скажите, эсса…

Он вздрагивает. Непритворно. И переводит на меня взгляд не просто осмысленный, а острый, словно только что заточенный нож.

— Как давно я не слышал подобного обращения… Успел забыть это необъяснимое тепло, согревающее душу.

Скучает все-таки? Сожалеет о мире, который некогда покинул? Но ни за что не вернется, потому что здесь его ждет бесчисленное количество перерождений и какая-то странная игра.

— Вам все равно, в какое тело попадать?

— Конечно. — Глаза Себерро Рена смотрят на меня невинно и простодушно, почти просветленно. — Из любой плоти можно слепить все, что понадобится. Между этими двуногими куклами нет различий, они послушны и податливы, нужно только… — Он вдруг замолкает, всматриваясь в мое лицо так пристально, будто хочет просверлить в нем дыру, да не одну. И наконец после пугающе долгой паузы заключает: — Я не знаю, можно ли тебе верить.

Мимолетно хочется возмутиться, подняться на ноги, гордо швырнув тряпку в сторону, принять позу оскорбленного вельможи и… Может быть, произнести пламенную речь в защиту собственной честности.

Я же один из вас.

Я свой!

Или… нет?

Неужели некоторые выходцы из империи принимают сторону чужаков? Такая мысль лишь поначалу кажется вздорной и нелепой. Лишь первые несколько минут. А затем на смену ей приходит другая: почему бы и нет? Все возможно. Выгоду можно найти в любом, даже самом неприглядном, месте. Но куда проще и правдоподобнее, а потому и гораздо страшнее выглядит предположение, что мы, перейдя границу жизни или смерти, по-прежнему враждуем друг с другом. Здесь. В мире, существование которого казалось мне бредовой выдумкой.

Война? Что ж, это не самый плохой способ бороться со скукой.

И я равнодушно разрешаю:

— Не верьте.

Теперь наступает моя очередь молчать, в надежде что Себерро Рен, как и все старики, окажется словоохотливым в ущерб разуму.

Он ведь и правда очень стар. Он провел в чужом мире не один десяток, а может, и больше сотни лет. Но особенно важно, что по итогам принятых решений и совершенных поступков оказался там, где мы и встретились: в пустом подвале, лишенный не просто свободы, а возможности передвижения. Значит, что-то когда-то кому-то Себерро сделал не так, как следовало бы. И он прекрасно это понимает. Должен понимать. А понимание частенько рождает на свет одно нелепое, но беспощадное чувство. Чувство вины.

— Меня уже предавали, — нарушает молчание калека.

Допускаю. И конечно, виноваты не куклы. Предавали соотечественники, больше некому, ведь враг предать не может.

— Я всего лишь хотел повеселиться, а они… Устроили на меня охоту.

Ну давай, еще чуть-чуть! Выдавливай из себя историю, хотя бы по капле!

— Здесь нельзя верить никому. — Себерро Рен выпрямляет спину, пытаясь приподняться на обрубках рук. — Никому.

Он повторяет с такой настойчивостью, что приходится пообещать:

— Не буду верить.

— И мне не верь. Я люблю… обманывать, — хихикает калека, но, впрочем, сразу же стирает улыбку с лица. — Хотя тебя обманывать не хочу. У тебя-то обратного пути нет, и солгать тебе — все равно что одержать победу над беспомощным противником. К тому же…

Он щурится, словно желая спрятать от меня взгляд. Значит, если и не собирается врать, всей правды никогда не скажет.

— Мы могли бы действовать вместе. Мне нужны люди, играющие на моей стороне. Все равно нужны, хотя вначале я думал обойтись одними лишь куклами.

— Вначале?

— Да. Сразу после того, как меня затравили.

Медленно и равномерно вожу мокрой тряпкой по взволнованно дрожащему телу. Работу нельзя прекращать. Возможное наказание меня не пугает, но намного хуже будет, если до моей надсмотрщицы дойдет соображение, что слуга занимался совсем не тем, что ему приказали.

— Мы приехали сюда, спасаясь от преследования. Нас было пятеро, пришедших в этот мир почти одновременно, обладающих схожим опытом и, главное, схожими намерениями. Хотя все мы были молоды и азартны, рисковать никто не хотел. Когда-нибудь потом, позже — да, могло дойти дело и до войны. Со старожилами, теми, кто попал сюда намного раньше. Ты бы знал, какие они брюзги! А как трясутся над своим положением! Но конечно, в те дни старички были сильнее, опаснее, и нам ничего не оставалось, как убежать, отступить далеко в тыл, чтобы спокойно и надежно собирать силы для ответного удара…