больше всех надо?». Мне «надо» очень сильно, а значит уважаемые господа, пусть даже невольно и чисто инстинктивно, будут тянуться вслед за мной. Не панацея, конечно, но на общее оздоровление государственного аппарата на долгой дистанции повлияет неминуемо.

Эти мои размышления подтвердил и Михаил Николаевич, с которым мы по завершении трехчасового заседания — дядя Лёша где-то на середине начал похрапывать, что опытные чиновники мастерски «не замечали» — отправились на ковер к Александру вместе: мне нужно поделиться впечатлениями, а председателю — отчитаться.

— Как председателю Государственного совета и преданному делу Империи Романову, мне очень приятно видеть, насколько вы стремитесь вникать в дела нашей прекрасной страны, Георгий Александрович.

— Благодарю за приятные мне слова, Михаил Николаевич, — улыбнулся я ему. — Мне неловко это признавать, но, когда Никки, царствие ему небесное, — перекрестились. — Рассказывал мне о заседаниях Государственного совета, я нередко испытывал зависть.

Воздержавшись от оценки качеств покойного цесаревича, председатель улыбнулся:

— Вы не разочарованы, Георгий Александрович?

Перепутье! Сейчас я могу пожаловаться на дядю Лешу и некоторых других, очевидно лишних в составе Совета деятелей, и Михаил Николаевич предложит свое покровительство в деле очистки Совета от них. Частичной, конечно — и он и я все понимаем, и конкретно Алексей Александровича сковырнуть со стула даже совместными усилиями сможем далеко не сразу. Минус — возвышение самого Михаила Николаевича вплоть до потенциальной потери над ним контроля, потеря мною репутации и доли самостоятельности в решениях, и — в самом худшем случае — дворцовый переворот силами его сына-фрондера, который с легкой душой установит в России такую сладкую для придурков республику. Плохой расклад — цесаревич должен уметь решать кадровые проблемы сам, а потому улыбаемся шире:

— Никоим образом, Михаил Николаевич! В путешествии по России я впервые увидел, насколько необъятна и наполнена жизнью наша страна. Отсюда и до Владивостока наша страна бурно развивается, прирастает населением, и я по-настоящему счастлив тому, что в Государственном совете так много людей, которые упорядочивают создаваемый нашей непростой эпохой хаос, задавая направление развитию и решая многочисленные проблемы. Своей главной задачей я вижу глубочайшее погружение в государственные процессы. Некоторые крайне важные дела требуют моего прискорбно долгого отсутствия в Гатчине, но завтра я уеду в Петербург со спокойной душой, зная, что вверенный Его Величеством вашим опытным рукам важнейший государственный орган исправно выполняет свой долг.

Михаилу Николаевичу мои слова были приятны, а я закрепил эффект демонстрацией доверия:

— По возвращении я намерен целиком посвятить себя государственным делам. Могу ли я попросить вас, Михаил Николаевич, подобрать толковых людей, обладающих должным уровнем знаний в своих сферах государственной жизни? Безусловно, министры охотно откликнутся на просьбу ввести меня в курс дел в своих министерствах, но они, я уверен, очень занятые люди, и отвлекать их от дел, как будущий Император, я себе позволить не могу.

А вот озадачить предоставлением мне второго комплекта «учителей» могу очень даже — информацию нужно черпать из разных источников, но Михаилу Николаевичу из первых уст об этом знать необязательно. Узнает непременно, но мне-то что? Обиды? Какие могут быть обиды, если цесаревич просто хочет, чтобы ему врали поменьше? Вы против, господин председатель Государственного совета?

— Безусловно, Георгий Александрович, — кивнул довольный председатель. — Я лично отберу достойнейших к вашему возвращению.

Эпилог

Петербург из всех посещенных мною городов изменился меньше всех. Замени брусчатку да камни на асфальт, «отпили» яти у вывесок, добавь неона и растяни электрическое освещение на весь город, и примерно то на то и выйдет! Это если из центра не выезжать, конечно — окраины представляют собой классическое для этих времен зрелище: деревянные частные и барачного типа дома с вкраплениями магазинов и лавок, природное (то есть отсутствующее) освещение, укатанные до непробиваемого состояния «грунтовки» под колесами везущей меня кареты. «Частный сектор» в целом смотрелся неплохо — единичные полузаброшенные и подгнившие дома, конечно, встречались, но утопали в ухоженных садиках, ровных заборах, красующимися кокетливой резьбой ставнями на окнах и засаженными огородиками. Как и везде — подсознательно ожидая худшего, я напарываюсь на вполне приемлемую по этим сложным временам жизнь. До индийских трущоб нам еще падать и падать, но утешаться этим и погружаться в праздность я, конечно, не стану — ух чревато!

Среди «декораций» имелись и их жители — копались в огородах, сидели на скамейках у домов, ездили на телегах, откуда-то или куда-то гнали коров с козами, по улицам бегали тощие, но вполне жизнерадостные куры наперегонки с такими же, в дополнение — чумазыми и нередко босыми детьми разных возрастов. «Почему не в школе»? «И рады бы, царь-батюшка, да нет той школы!». Ничего, ребята, будет, а пока казаки конвоя, в соответствии с традицией, раздают простолюдинам конфеты да мелкие, но полезные в хозяйстве подарки, а я взамен получаю политический рейтинг и крестные знамения.

Пару часов попетляв по улицам, добрались до дома Дмитрия Ивановича Менделеева. Живет светило мировой науки в выделенной ему Санкт-Петербургским Университетом квартире рядом со зданием Двенадцати коллегий — в ректорском флигеле. Вся набережная, на которой и расположен архитектурный ансамбль, была заполнена народом — не удержался Дмитрий Иванович, рассказал коллегам о моем прибытии. Коллеги тоже не удержались, и рассказали студентам. На выходе получилась настоящая церемония встречи. А почему в рядах студентов так много подозрительно взрослых лиц? Нет, я понимаю, что тяга к обучению может проснуться в человеке в любом возрасте, а обеспеченные предками, лично выстроенными пассивными доходами или выгодной женитьбой люди могут себе позволить не работать, постигая высокие науки, но как-то все равно странно, особенно если учесть откровенно поизносившийся вид некоторых граждан. Надо будет спросить.

Оценив обстановку, велел вознице остановиться, выбрался из кареты, прошелся вперед, и, к немалой радости собравшихся, ловко запрыгнул на ограждение набережной, чтобы меня было хорошо видно. С важным видом прохаживаясь по гранитным плитам с заложенными за спиной руками, толкнул стандартную речь о важности научно-технического прогресса, образования и о том, каким удивительным станет грядущий век, спустился, пожал руки самым солидным и бородатым дядькам, похлопал по плечам подвернувшуюся молодежь, и в компании Дмитрия Ивановича добрался до входа в ректорский флигель. Обернувшись, увидел, как ко всеобщему удовольствию в реку плюхнулся решивший повторить мой номер