В надежде, что это письмо Вы получите в Москве или в Питере, я обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбою. Сын мой Гавриил, которого Вы так горячо и искренне благословили пред отбытием в Америку, ныне едет в Россию жениться и потом, приняв рукоположение, ехать на службу в Америку; жениться он желает преимущественно в Москве. Вы знаете, что при этом должны быть у жениха отец и мать. Мать у него есть — Варвара Сергеевна Шереметева. Отцем же он желал бы иметь именно Вас, Андрей Николаевичу сделайте милость, исполните желание его и мое; не только на время брака, но и на все его пребывание в столицах и в России, уступаю и передаю Вам мои права. Будьте ему отцем вполне. Я совершенно уверен, что Вы, по любви Вашей ко мне, исполните сию мою просьбу, если только возвратились в Россию.

Действия наших миссионеров в прошедшем 1849 году были малоуспешны — только 150 душ вновь обращено.

Впрочем причиною этому не то, чтобы не кому было проповедовать, или не приемлется проповедь. Нет. А главное: Квихпакскому миссионеру невозможно было путешествовать в удобное время; Нушегакская миссия остается еще без миссионера, а требованные мною еще в 1847 году два священника не прибыли даже и осенью сего года и нет об них никакого слуха. Впрочем я уверен, что они на будущий год прибудут. Я об этом писал нашему Владыке Московскому, будучи разрешен Св. Синодом относиться об этом к кому следует. Жаль только, что это разрешение я получил только ныне в Аяне.

Касательно же денежного пособия еще не последовало никакого решения. Но видно так Богу угодно. Видно еще для многих из язычествующих наших братий не у прийде время обращения их; иначе были бы и проповедники и деньги. Узнав официально о завещании покойной графини Орловой, мне сейчас пришла мысль — как бы было хорошо, если бы она 300 т. р., отказанные ею Юрьевскому монастырю, пожертвовала на русские миссии! Тогда бы 12 т. р. процентных дали бы возможность, напр. мне, увеличить число миссий и проч. Но видно не угодно было Господу. В Ситхе у нас отстраивается Собор, и главный престол уже освящен.

Аянские обстоятельства быстро меняются при деятельности Николая Николаевича Муравьева, Последняя почта от г. Невельского повезла к нему важнейшие новости. Очень жаль, что я не могу Вам сообщить всего, что теперь здесь делается, и какие светлые надежды в будущем… потому что все держится еще в секрете.

Но при всем том я опять писал (и уже в последний раз) о переселении меня с семинариею в Аян, если, так сказать, не официально, то партикулярно. Аян теперь сделался центром сношений России с Камчаткою и Америкою, и зимовъем.

Завтра я отправляюсь в Петропавловске с тем, чтобы оттуда начать третье мое путешествие вокруг Охотского моря. К Пасхе располагаю приехать опять в Аян, а там — что Бог даст.

Вы прошедший год писали мне, чтобы я писал к Преосвященнейшему Никанору при первой возможности: и я с радостью исполнил это. По прибытии моем в Аян, я опять писал ему и просил кое на что разрешения.

Наш Владыка Московский утешил меня своею милостью. Он прислал 1000 р. сер. на построение церкви на р. Квихпаке. Дай Бог ему здоровья!..

Затем, призывая на Вас благословение Божие и свидетельствуя мой искренний, сердечный привет, прошу Вас, не забывайте в молитвах Ваших многогрешного Иннокентия, Е. Камчатского, а паче да исправится нынешний путь мой ко славе Божией.

июля 11 дня 1830. Аянский порт.

P. S. Если Вы узнаете секрет зимовья, тогда Вы согласитесь, что мне непременно надобно переселиться в Аян.

Письмо 90

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец.

Паки и многажды слава и благодарение Господу, хранившему и хранящему меня даже доныне во всех многообразных путях, и входах, и исходах моих! Он помог мне совершить и третье мое путешествие по Азиатской части вверенной мне епархии благополучно и здорово. Несмотря на разные перемены стихий, времена года и проч., никто из бывших со мною не потерпел в пути ничего слишком неприятного или вредного и, как я сам[159], так и бывпие со мною[160], во все время были совершенно здоровы. 8 августа 1850 года я отправился на реку Камчатку, для обозрения находящихся там церквей; сначала верст около 200 ехали на верховых лошадях, а потом плыли на лодках по реке Камчатки. 28-го августа возвратился я в Петропавловск где и проживал безотлучно до 14 ноября. С этого дня началось мое зимнее путешествие; сначала на собаках до Коряков, потом на оленях, а там опять на собаках, и наконец на оленях прибыли в Аян. С 18-го по 30-е января проживал я в Гижиге; с 25-го февраля по 8-е марта в Охотске и, наконец, 3 апреля прибыл я в Аян; и тем кончилось мое путешествие по твердой земле. Из Охотска в Аян я ныне ехал путем новым, т. е. по реке Мае, сверху вниз, до Нелъкна, где кочуют и бродят Тунгусы, принадлежащие Охотской церкви, — следовательно, по местам, принадлежащим Камчатской епархии. Говоря о входах и исходах моих, я не хочу умолчать об одном случае, весьма для меня утешительном. Отправляясь в последний раз из Петропавловска, я, судя по времени года и другим обстоятельствам, никак не мог думать, что я к 15 декабря (т. е. к дню, в который я, ровно за десять лет, удостоился рукоположения в настоящий сан) могу приехать в Дранкинское селение, где отстраивается новая церковь, заложенная в 1849 г. во имя св. Иннокентия, на место ветхой, бывшей во имя того же Святителя; и даже будучи в Тигле (6 декабря), я не надеялся поспеть к этому дню на Драину. Но Господь, удивляющий на мне грешном милости Своя, благоволил явить и сию милость: я, сверх всяких рассчетов, приехал на Драину 13-го числа утром, т. е. к самому времени, и 15-го числа Господь сподобил меня совершить освящение нового храма, во имя моего Ангела. К тому же, ко времени освящения приехали и все тоены и старшины всех Олюторских селений, которые очень редко бывают в церкви, за отдаленностью, и которые потому никогда не видали архиерейского служения. Это я считаю величайшею, незаслуженною наградою за мое путешествие.

Путешествие мое кончилось. — Но что сказать об нем вообще?… Много расстояния пройдено (более 6000 верст, не считая морских путей, совершенных и предстоящего, а