другой, а не в Петербургский. Монастыри все равны, — нет на свете монастыря, в котором бы можно найти спокойствие душевное без молитвы и подвигов. Прекрасно ты говоришь, что ты «хочешь идти в монастырь для спасения души, а не для чего либо другого», и что ты «желала бы молиться Богу с душею, которая бы могла гореть любовью к Нему». Приятно и утешительно слышать такие речи, если оне и не твои, а чужие. Но еще утешительнее для меня, если ты это говоришь по собственному чувству. Но я скажу тебе, что исполнение этого желания есть верх совершенства христианина, и очень, очень немногие достигают этого. О, если бы ты достигла хотя до половины, даже до сотой доли твоего желания, — ты была бы счастливейшая! И если ты постоянно будешь иметь в виду эту цель и молиться усердно, то — верен и силен Бог — достигнешь, непременно достигнешь. Только прежде научись молиться. Ты желаешь со мною свидеться, — не знаю, едва ли мы когда увидимся с тобою здесь на земле, да и что в здешнем свидании? несколько минут радости, а там — равнодуппе. Надобно стараться и дай, Господи, нам увидеться там, на небееи! Прощай, моя милая! Господь с тобою. Скажи от меня поклон всем, кто тебя любит.

Отец твой Иннокентий, Е. Камчатский.

июля 4 дня 1850 г. Новоархангельск.

Письмо 87

Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь![157]

В письме моем от 22 июня сего года к Его Высокопреосвященству Никанору, я, между прочим, говорил о новом заседении, делаемом близ устья Амура.

Вчера возвратилось оттуда судно, и на нем пришли двое из тамошних жителей, которые после визита к начальнику порта были и у меня и со мною поговорили немного. Прежде всего я спросил их, по своей ли охоте и воле пришли они сюда к нам. Они отвечали, что сами захотели побывать в гостях у нас и видеть юрты наши. Потом я сказал им, что до меня дошли слухи, что какие-то люди стращают их, что к ним приедет священник и будет их обижать, — правда ли это? Они подтвердили. Я им сказал, что кто им это говорит, тот худой человек; я здесь главный начальник над священниками, уверяю их, что если они когда-нибудь увидятся со священником, то он их ничем не тронет; а если кто из них станет обижать их, то пусть они скажут Дмитрию Ивановичу, (так они называют г. Орлова, начальствующего в новом заселении Русских, произнося это и другие некоторые русские слова очень чисто) и он скажет мне, и я уйму. Они сказали: хорошо, и что им то же говорил и Дмитрий Иванович.

За неимением хорошего толмача я не мог продолжать разговора далее, да и неблаговременно еще, — несмотря на то, что при первом почти слове с начальником порта один из них сказал, что он хочет быть совсем русским и креститься. При расставании я пожелал им всякого добра и здоровья и велел им сказать всем своим родовичам-большим и малым, что я и им всем желаю того же. Они поблагодарили меня и, по совету толмача, встали и поклонились слегка и протянули мне свои руки.

Судя по всему тому, что с первого раза можно видеть в них, — они очень не глупы, словоохотны, веселы и в обращении совершенно свободны, но без малейшего нарушения приличия; и видно, что они очень довольны тем, что пришли сюда к нам.

С совершенным почтением и преданностью честь имею быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою

Иннокентий, Епископ Камчатский.

июля 6 дня 1850 г. Аянский порт.

Письмо 88

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь, Авраам Сергеевич.

От искреннего моего сердца честь имею поздравить Вас со вступлением на новое и важнейшее поприще служения. Когда я, по прибытии моем ныне в Аян, узнал, что его сиятельство Платон Александрович — министр просвещения, а Вы — его товарищ, я так этому обрадовался, так обрадовался, как давно уже не радовался. В этом назначении Вас и его сиятельства я вижу новую и явную милость Божию к православной России. Дай Господи, Вам здоровья, силы и терпения — а прочее у Вас в избытке. И прошу не оскорбиться, что я скажу: ежели при Вашем управлении наше просвещение не очистится, не исправится и не направится к истинной цели, или, по крайней мере, не получит истинного направления, то не миновать нам следствий западного просвйщения…. Это моя собственная мысль, которую я, кажется, никогда не изменю. Прошедший год был самый скудный успехами в деле обращения язычествующих братий наших: только 150 человек присоединено к нашей церкви. Впрочем, причиною этому не они, а мы сами. Средства наши — все те же, и пособий, требуемых мною, я еще не получил ни откуда. Только преосвященный митрополит Московский прислал одну тысячу рублей сер. на построение церкви на реке Квихпаке, и, получив разрешение Св. Синода, я к нему же первому отнесся о присылки двух священников для миссии. На днях я отправляюсь в Камчатку, откуда начну третие мое путешествие — вокруг Охотского моря; к Пасхе 1851 года намереваюсь приехать опять в Аян. Призываю на Вас и на близких сердцу Вашему благословение Божие.

Потрудитесь объявить мое искреннее почтение Его Сиятельству Платону Александровичу и его супруге.

Вашего Превосходительства покорнейший слуга

Иннокентий, Епископ Камчатский.

июля 10 дня 1850. Аянский Порт.

1850 года 21 апреля Епископ Иннокентий был возведен в сан Архепископа; по поводу сего, Генерал-Губернатор Восточной Сибири, Николай Николаевич Муравьев (впоследствии Граф Амурский), писал к нему из Иркутска, от 8 июля 1850 года, следующее: «Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастыр, прочитав Высочайший указ, данный Святейшему Синоду 22 апреля, о Всемилостевейшем пожаловании Вас в сан Архиепископа, я спешу от искреннего сердца поздравить Вас с таковою Монаршею милостью. Дай Вам Бог на будущее время преуспевать в щедротах Государя Императора точно так же, как примерными и неотступными трудами Вы успеваете между паствою Вашею в подвигах благочестия. Поверьте, Преосвященнейший Владыко, что Вы всегда встретите во мне ревностного ценителя заслуг Ваших в должное сочувствие благим Вашим намерением. — Не зная положительно, где Вы теперь находитесь, я посылаю к Вам дубликата настоящего письма и в Аян. Прошу Вас принять уверение в истинном почтении и совершенной преданности, с которыми имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга, Николай Муравьев».

Письмо 89

Милостивый Государь, Андрей Николаевич!

Мне писали, что Вы опять в Иерусалиме были[158]. Счастливый Вы человек! Где-где Вы не были!