Она любила шумные компании и застолья. Любила готовить, но при этом была страшной неряхой.

Еду, иной раз, брала руками, при этом часто облизывая пальцы. Хлеб ела преимущественно чёрный, предпочитая горбушки, иногда натирая их дома чесноком, или на работе поливая их льняным маслом, при этом часто проливая его на стол и не вытирая его.

– «А где наша Швальман?!» – нарочито громко и искажая на злобу дня, из-за её свинства, её девичью фамилию, спросил Иван Гаврилович, очередной раз вляпавшись в разлитое Инкой на столе льняное масло.

Однако, одновременно с отсутствием у неё элементарной культуры повседневного бытия, Инне была присуща тяга к большому искусству, любительницей, знатоком и ценительницей которого она себя давно считала.

Инна любила своих детей, но особенно сильно двух внучек от сына. Однако ей также было присуще вероломство и даже подлость ради корысти.

Она часто пренебрежительно, даже брезгливо, относилась ко многим людям, которые работали с нею и на неё, называя их «филиппинцами».

Инна давно, ещё по жизни в Душанбе, внутренне ненавидела тех, за счёт кого она во многом жила: таджиков и русских.

От неё перепадало почему-то и евреям.

Особенно доставалось доброму, порядочному, интеллигентному и культурному, всеобщему любимцу Абраму, одно время тоже периодически подрабатывавшему извозом биодобавок.

Тот от обиды даже высказался как-то в сердцах в адрес Инны:

– «Ну, Инка! Она просто настоящий выродок! Позорит свою нацию! Она считает себя ашкенази, а на деле простая жидовка!».

Инна Иосифовна постоянно жульничала везде, где было можно и нельзя.

Она периодически плела интриги, ссоря всех со всеми, выливая на коллег и знакомых потоки грязи.

Инна дурачила всех и постоянно спекулировала на всём. Вокруг неё всегда было много гадости, особенно всплывшей после её, со временем, ухода из ООО «Де-ка» и отъезда в Израиль.

Все её коллеги со временем бежали от неё прочь. Остался только один любовник и компаньон Владимир, за глаза прозванный коллегами Инны Вован. Вся его семья жила в Израиле, а он вместе с Инкой продолжал грабить наивных и доверчивых дураков, делая свой бизнес на русских желудках, причём ещё и на их же территории.

К Надежде Сергеевне Павловой в ООО «Де-ка» Инна попала по велению их общей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной, якобы на исправление.

– «Надюсик! Мне тебя бог послал!» – искренне радовалась вначале Инна. И Надежда Сергеевна поначалу пожалела бедную женщину, обращаясь к ней так же слащаво, не иначе, как «Инусик».

Только много позже Надежда поняла, что пригрела на своей груди настоящую змею.

А пока Инна самым бессовестным и беззастенчивым образом грабила своих компаньонов и сослуживцев.

Иван Гаврилович Гудин как-то раз поведал Платону давнюю историю своего знакомства с Инной Иосифовной Тороповой (Швальбман).

– «Инка постоянно делала бабки на своих! Нет, на всех! Я впервые с нею и познакомился как раз на этом. В то время я был ответственным от профсоюза за распродажу дефицитных датских шуб, подаренных нам по научному обмену. Так Инка, купив такую шубу, хотела перепродать её втридорога одинокой матери, сотруднице смежного института. Я случайно узнал об этом и, перехватив сделку, практически задаром, за чисто символическую плату, продал той шубу. Сколько же было потом крику и оскорблений тогда от Инки. Мы с нею фактически ещё и не были знакомы. Мне даже пришлось послать её: пиздуй, пока трамваи ходят! С тех пор она и ненавидит меня, затаив злобу».

У Инны Иосифовны, как у человека активного, было множество разных знакомых. Среди них оказался и Иван Иванов – внук известного ещё в СССР свиновода Исаака Камовича Покуста.

Со временем обнаружилось, что он одновременно был и давним знакомым младшего племянника Платона Василия Степановича Олыпина.

Тот как-то рассказал Платону об их первом знакомстве:

– «Этот, якобы, Иван Иванов сел на первой лекции в институте рядом со мной. Видимо, по понятным причинам, он посчитал, что ему будет рядом с гигантом комфортнее. А другие студенты будут при этом невольно думать, что мы друзья и я смогу, в случае чего, заступиться за него.

Ну, как водится, началась перекличка. Преподаватель идёт по алфавиту, называя фамилии, а студенты встают, отвечая. Кто говорит: «Я!», а кто просто: «Здесь!». Дошла очередь и до нашего Иванова. Он, как и все встал, но ответил как-то уж очень бодро и вызывающе: «Я здесь!». Тут наш преподаватель, глядя на Иванова, на мгновенье замер, а затем, снова посмотрев в журнал, чуть слышно удивлённо пробурчал: «Странно, а написано Иванов!?», ха-ха-ха!».

Общительность Инны часто приводила в их офис таких же, мягко говоря, «странных», как и она сама, посетительниц.

– «А мы продаём только пенсионерам!» – попыталась было отделаться от такой назойливой покупательницы Надежда Сергеевна.

– «А я хоть пока ещё и не на пенсии, но непременно ведь на ней буду!» – не унималась находчивая знакомая Инны, подбадриваемая её молчаливой, многозначительно и чуть ехидной улыбочкой.

Её белокожее лицо с румянцем на полных, скуластых щеках постоянно излучало вовне дружелюбно-дипломатическую японо-китайскую улыбку.

Лишь в редкие минуты самоуглубления её лицо становилось сначала сосредоточенным, потом или умиротворённым от приятных воспоминаний и ожиданий, или Мефистофельским загадочно-задумчивым, видимо при разработке её изощрённым сознанием, только лишь и умещающемся в её относительно маленькой голове, очередных козней и комбинаций.

Практическое отсутствие шеи с наличием очень больших и приподнятых грудей, придавало её часто всклокоченной черноволосой голове, по форме напоминающей тыкву, на фоне глубокого декольте, вид отрубленной от тела и лежащей на нём.

Огромные груди, чуть ли не упирающиеся в подбородок, создавали площадку, пригодную, например, для переноса на ней небольших коробок, причём даже без помощи рук.

Спина Инны Иосифовны, не считая выпяченной вперёд головы, начиная с чуть торчащих лопаток, была идеально прямая.

Причём такой её прямолинейной выправке могли бы позавидовать даже соответствующие военные.

А практически полному и даже загадочному отсутствию ягодиц – попастые дамы.

При всём, при этом, передняя часть Инны была весьма значительна. Полные груди снизу поддерживались весьма большим животом, полностью уничтожившим даже следы от талии.

Поэтому любое платье или юбка, особенно длинные, полностью скрывали от посторонних глаз форму её коротких и быстрых ножек.

Ходила Инна, как сороконожка, смешно перебирая, словно боясь упасть, просто семеня ногами, с раздвинутыми относительно друг друга, почти под прямым углом, ступнями.

Как выяснилось позже, во многом это было обусловлено боязнью несанкционированного выпуска из себя мочи в связи с недержанием оной.