старика. Он поднялся к нам на восьмой этаж. Я оставила дверь открытой и предложила ему самостоятельно вынести все книги, газеты и журналы и взвесить их. Носильщик перетаскивал тяжелые связки одну за другой. Видя такое количество макулатуры, он несказанно обрадовался и, связывая стопки, задумчиво бормотал:

— Как же мне их взвесить? — Наконец он рискнул обратиться ко мне напрямую: — Хозяйка, могу ли я воспользоваться твоими весами?

— Откуда у меня дома такие большие весы? Разве у тебя нет весов?

Старик честно признался, что у него весы с шагом в полкило, а потом чуть подумал и добавил:

— Сейчас все такие. Ничего не поделаешь.

Я сказала:

— Ну, полкило так полкило. Если сейчас только такие продают, то у нас нет вариантов.

Он взвесил по одной все стопки, посчитал, заплатил и попросил меня перепроверить:

— Хозяйка, пересчитай, правильно или нет.

Я не стала. Я знала, что в этом нет необходимости. Старик делал все честно. Он, очевидно, очень заботился о том, чтобы все было по справедливости. Мне нравилось, как он обращался с книгами и журналами, в отличие от других старьевщиков, которые наступали на них, рвали, сворачивали и пихали в тканые мешки. Я решила, что это своего рода уважение к написанному слову и мне тоже следует уважать его. Поэтому я сообщила старому носильщику, что отныне всю свою рухлядь буду продавать только ему. По крайней мере, раз в месяц или два он может забирать макулатуру.

Его лицо снова просияло от радости.

— Спасибо, хозяйка.

В тот же вечер ко мне в дверь постучала Не Вэньянь — вызвала меня на разговор.

— Ты продала макулатуру старому носильщику? — Не дожидаясь моего ответа, она взбеленилась: — Как так-то? А? Как так? Ты почему так быстро зализала раны и все обиды позабыла?! Как можно доверять подобным людям? Рабочий-мигрант убил человека, украл сорок два юаня — читала вечернюю газету? Жалкие сорок два юаня могут стоить человеку жизни. Какой моральный облик у людей в наше время? Сегодня интеллигенция, профессора и специалисты добродетельны, но разве можно то же самое сказать о необразованных рабочих-мигрантах? Мы хорошие соседи, поэтому я тебя предупреждаю. Я ни за что не буду иметь дел с этим стариком. И вообще, не намерена ни одного рабочего-мигранта пускать на порог!

Я не произнесла ни единого слова, лишь извинилась. Ведь, поднявшись ко мне в квартиру, старик оказался и рядом с квартирой Не Вэньянь, так что мне было очень жаль. Я вдруг почувствовала, что не могу ответить на вопрос соседки: это пустяковый вопрос, но мы друг друга не услышим. Иногда люди сидят друг напротив друга и смотрят друг другу в глаза, но их словно разделяет Млечный Путь, распространяться на какую-то тему становится сложно, и они ощущают себя по-настоящему беспомощными.

Однако дела у старого носильщика потихоньку пошли на лад. Он каждый раз признавался жителям нашего ЖК, что его весы имеют шаг в полкило, и столь похвальная честность подкупала многих соседей. Кроме того, Чжан Хуа и Сюй Дина, страстно желающие помогать обездоленным, с легкостью перетянули на свою сторону большое количество соседей. Часто и Толстушка сразу звала старика, когда требовался старьевщик.

По воскресеньям в хорошую погоду он устанавливал на площадке ларек, и люди сдавали «рухлядь» там. Старик не пользовался своими весами, а верил тому, что ему говорили, не утруждая себя перепроверкой и подсчетами. Раньше, когда старьевщики приходили за «рухлядью», они одалживали у Чжан Хуа одно из пластиковых ведер. Затем наливали воду в какую-нибудь канавку и раскладывали там купленные у нас картонные коробки, газеты и журналы, чтобы бумага разбухла и потяжелела, — это позволяло заработать больше денег в пункте приема вторсырья. Очень распространенная практика, но мы не обращали особого внимания, поскольку надуть пытались не нас, а пункт приема вторсырья. В любом случае, все общество в наше время старается урвать побольше денег, так что никто не удивлялся. Старый носильщик не одалживал ведро у Чжан Хуа, не мухлевал с книгами, газетами и журналами, и жители ЖК, молча глядя на него, чувствовали, что старик немного глуповат, но глупость эта вызывала одобрение. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, он не смотрел на нас и чаще ничего не говорил, а когда приходил в наши дома, то не отрывал взгляда от «рухляди» и не суетился, делая свое дело. Он вообще никогда не суетился, двигался неспешно и выполнял одну задачу за раз, доводя начатое до конца. Покончив со всем, он уносил собранную «рухлядь», а потом возвращался, брал в руки большую метлу и подметал площадку во дворе; лишь затем окончательно уходил с территории, никогда не ошиваясь там. Своей аккуратностью он отличался от обычных старьевщиков, и никто из соседей раньше ничего подобного не видел. Жители судачили на велопарковке: мол, так сразу и не разглядишь, но у него явно есть какое-то образование.

Больше всех собой загордилась Чжан Хуа. Она заявила:

— Я же вам говорила, что можно спокойно продавать ему «рухлядь». У меня других сильных сторон нет, но вот глаз — алмаз!

Все говорили ей:

— Любишь ты пыль в глаза пускать! Чжан Хуа, вот скажи, а что он вообще за человек?

— Что за человек?! Да старьевщик как старьевщик. Разве могут обнищавшие деревенские старики на что-то особо надеяться, кроме как скупать «рухлядь»?

Мы слушали и молчали. Тон Чжан Хуа был мрачным, она клеймила эпоху, и в наши дни каждый мог сам убедиться в ее словах — так какой смысл ей перечить? Соседи вздохнули с презрением, вспомнив собственные несчастья и беспомощность, и разошлись в расстроенных чувствах.

Постепенно старик стал для нас не чужим, а потому история, случившаяся во дворе, привлекла всеобщее внимание. Это произошло на следующее лето после памятного дождя. Несколько дней стояла необычно жаркая погода, на улице пышным цветом цвели деревья, и в наш двор забежала собака породы японский шпиц. Она резвилась и бегала по территории весь день, а после наступления сумерек незаметно залезла под кровать охранника. Ночью она вышла, полакала чай, который охранник остудил для себя в миске, а затем легла перед электрическим вентилятором, напугав мужчину. Это была совсем еще маленькая собачонка с тонкой острой мордочкой, четырьмя острыми маленькими лапками, водянистыми черными глазками и до того пушистая, что напоминала маленький сугроб. Сразу видно — породистая.

Сюй Дина влюбилась в пса с первого взгляда и не отрывалась от него. Шпиц слушался ее, ходил за ней хвостиком и всячески выражал ответную симпатию. Взять шпица к себе она не могла, поскольку у нее дома теперь, помимо попугая, жила болонка. Сюй Дина умоляла