И вот здесь-то Андраши припомнил российскому МИДу его инициативно-согласительную прыть: «не русский ли двор сам предложил установить в Вене “центр соглашения”» и доверил ей составление проекта реформ? И теперь, когда проект этот готов, вы предлагаете довериться султанским “ирадэ”?.. Вы сами-то в это верите?..[463].

Андраши продолжал укреплять свои позиции, и 18 (30) декабря его ведомство разослало в столицы великих держав ноту с изложением предполагаемого плана реформ для Боснии и Герцеговины. Содержание ноты было предварительно одобрено в Берлине и Петербурге. При этом российское руководство, желая действовать до последней возможности сообща с Германией и Австро-Венгрией, одобрило ноту Вены без каких-либо предварительных соглашений по вопросу о способах воздействия на Турцию в случае ее отказа принять план реформ. Требования ноты Андраши были поддержаны в Париже и Риме. Британская же дипломатия выразила недовольство тем фактом, что нота готовилась без согласования с ней. Представители Форин офиса и, прежде всего, посол при дворе султана Г. Эллиот пытались доказать совершенную ненужность ноты на том основании, что требуемые ею реформы уже содержатся в последних указах султана. Признаться, такая аргументация пусть и формально, но выглядела довольно логично. Тем не менее, поворчав с неделю, ведомство лорда Дерби в пространной ноте от 13 (25) января 1876 г. в общей форме и с оговорками, но все же поддержало ноту Андраши.

Любопытна реакция британской печати на такой шаг правительства. Если респектабельная «Таймс» оценила его как «здравый и умеренный», то консервативная «Морнинг пост» осудила «вмешательство» в турецкие дела, да еще «в хвосте у Священного союза». Правительству стоило бы отклонить ноту, рассуждала газета, Франция и Италия последовали бы английскому примеру, и «сочинители этой хитро придуманной торпеды взорвались бы от собственной петарды»[464].

Тем не менее, достигнув такого соглашения, великие державы поручили своим представителям в Константинополе передать Порте содержание ноты. Это и было сделано 19 (31) января 1876 г., по совету Вены, в самой мягкой форме, дабы не затронуть достоинство султана. Ответ турок не был скорым. Только 1 (13) февраля правительство султана уведомило европейские кабинеты, что оно согласно принять предложения держав. Действительно, не прошло и нескольких дней, как была объявлена амнистия участникам восстания и подтверждены предполагаемые реформы в Боснии и Герцеговине.

Теперь, казалось бы, до полного успеха оставался последний шаг — получить от лидеров восстания обещание, что они удовлетворятся осуществлением проектируемых в Вене преобразований и сложат оружие. Вступить с ними в переговоры, по общему согласию держав, было поручено австрийскому наместнику в Далмации генералу барону Г. Родичу, убежденному стороннику скорейшей аннексии Боснии и Герцеговины. Однако сделать этот последний шаг так и не удалось. Но прежде о другом.

В конце 1875-го — начале 1876 гг. в российском МИДе царила атмосфера явного оптимизма. Вернувшийся из полугодового отпуска Горчаков был доволен тем, какой оборот принимают дела, и, похоже, не сомневался в успехе примирительной миссии Родича. В разговорах с иностранными послами он одобрительно отзывался о министрах султана, которые проявили, по его мнению, мудрость и подчинились воле великих держав. Горчакову вторил директор Азиатского департамента МИДа и одновременно товарищ министра Н. К. Гирс. Он уверял английского посла лорда А. Лофтуса, что Россия ни под каким видом не выйдет за рамки общеевропейского соглашения и не станет действовать в одиночку. Последовавшие ходы России в балканской партии только подтвердили этот настрой руководства российской дипломатии. Петербург присоединил свой голос к голосам Лондона и Вены и вместе с ними настойчиво советовал Сербии и Черногории проявить сдержанность и не создавать препятствий усилиям держав по водворению мира в восставших областях. Российским агентам в Белграде и Цетинье было предписано заявить князьям Милану и Николаю, что в их же интересах убедить лидеров восстания не противоречить намерениям великих держав. В ином случае Россия отказывалась защищать Сербию и Черногорию от могущих возникнуть для них серьезных опасностей.

Тем временем в Константинополе активность Н. П. Игнатьева набирала обороты. А действовать ему приходилось на два фронта.

Во-первых, пожар антитурецкого восстания явно разгорался. С августа 1875 г. все тревожнее становилось в Болгарии. До Игнатьева доходили сведения о готовящемся там восстании. В сентябре 1875 г., после подавления турками волнений в Эски-Загре, он бросает свои силы на предотвращение антиболгарских эксцессов со стороны османских властей. Как пишет болгарский биограф Игнатьева К. Канева, по настоянию русского посла были уволены вали Одрина и каймаканы[465] Эски-Загры и Казанлыка. «Он постоянно говорит о том, что отправка войск в Болгарию, жестокое отношение местных представителей власти к болгарам подтолкнут последних к восстанию, и тогда Россия и другие страны не смогут оставаться безучастными»[466].

Во-вторых, Игнатьев буквально бил в набат, чтобы предостеречь российскую дипломатию от близорукого увлечения соглашательством в духе «европейского концерта». В ноябрьском 1875 г. донесении Горчакову он еще раз настоятельно напоминает, что действия России в рамках соглашений с Веной и Берлином не должны исключать ее самостоятельности в балканских делах. Игнатьев опасался, «что оскорбленный султан бросится в объятия младотурок и Англии и с российским влиянием в Турции будет покончено. События пошли по предсказанному им пути»[467].

Тем временем миссия барона Родича провалилась. Казалось бы, под давлением великих держав Порта явно шла на уступки. Она не только объявила амнистию инсургентам, но и согласилась на заключение с ними двенадцатидневного перемирия. Однако в ходе переговоров в Суторине лидеры повстанцев отвергли ноту Андраши. Не доверяя турецким обещаниям и надеясь, что ветры европейской дипломатии задуют в их паруса, они усилили свои требования[468]. Полная их реализация превращала суверенитет Османской империи над восставшими провинциями в очевидную фикцию. Поэтому Порта категорически отказалась рассматривать новые требования восставших и возобновила боевые действия.

Возмутились и европейские правительства. Они признали притязания восставших чрезмерными и не подлежащими удовлетворению.