Его тон какой-то заискивающий, или мне это только кажется на фоне немногословной брутальности Алекса. Отгоняю мысли о нем. Соглашаюсь. Особенно после разговора с дедом соглашаюсь.

-Приеду, Игорь. Давай что-нибудь приготовлю может.

-Класс! Запечешь свою фирменную курочку?

-Запеку…

По дороге к Игорю заезжаю в любимую арт-галерею, где я не была сто лет. Не знаю еще тогда, почему. Просто заговорили накануне с Алексом про живопись и захотелось.

Знакомой владелицы на месте нет, но меня радушно пускают внутрь, предлагая кофе. Я люблю тет-а-тет находиться с картинами. Когда была в институте, часто ранним утром приезжала под открытие Пушкинского музея, шла в отдел импрессионизма и часами смотрела на кувшинки Клода Моне. Ближе, дальше, совсем далеко, снова очень-очень близко. Какое же это удовольствие. Пытаться понять художника… Вести с ним молчаливый диалог через времена и обстоятельства.

Глаза снова и снова возвращаются к одному полотну. На нем женщина. И словно бы эфемерный образ. Темные тона с замечательно исполненной подсветкой изнутри за счет правильно подобранных оттенков грунта. Но даже не тонкость техники поражала и притягивала. Ее глаза. Печальные и глубокие. Словно бы хранящие тайну всего мира и свою собственную, заставляли замереть и забыть обо всем. Я чувствовала такое тепло исходящее от нее, но не потому, что там было тепло. Потому, что это полотно было мне энергетически близко.

Это мои глаза. Это моя боль. Это моя тайна. Все то, что навсегда сделало меня пленницей застывшего полотна собственной жизни. Мое бессилие. Моя правда. Моя исповедь.

Обстоятельства были сильнее. Стабильность тоже. Одобрение в глазах деда. Он прав. Страсти утихнут, а понимание того, что выбор был сделан правильно, останется навсегда со мной… Этот путь, наверное, прошел отец Игоря, когда принял единственно верное решение оставить неправильную женщину, способную разрушить его жизнь. Этот выбор отказывалась принять моя мать, не в силах прервать абьюзивную связь. В итоге неправильный мужчина ее погубил… В совокупности именно последовательность правильно принятых решений и формирует баланс, по которому можно судить, счастливо ли у нас все сложилось или нет…

Именно поэтому я купила эту картину. Она станет моим подарком Алексу. Прощальным. Мои объяснением перед ним. Он вернется из Африки и мы больше не будем видеться…

Я положила багет для Алекса, упакованный в газету, в багажник, и вжала педаль газа на пути к Игорю. В тот вечер я улыбалась ему, смеялась над его шутками, приготовила нам вкусный ужин, а потом отвечала на его поцелуи. Были не только поцелуи. Мы закономерно переместились в спальню и переспали. И мне было нормально. Стабильно. Терпимо.

Я даже смогла быстро заснуть. Правда, почему-то проснулась в четыре тридцать утра. Лежала какое-то время, смотря в потолок.

Увидела загоревшийся экран телефона на тумбочке сбоку.

Открыла только что пришедшее сообщение.

«Ты знаешь, что над Центральной Африкой образуется девяносто процентов облаков атмосферы Земли? Посмотри в окно. Они бегут от меня к тебе. И в них не только снег, но и мои мысли о тебе».

Подошла к окну. Взглянула на бездвижное небо, затянутое сизой дымкой. На нем не было ни одного облака. Только густая, ровная серость.

Я открыла список контактов. Провела пальцем влево и поставила блокировку возле имени мужчины, с которым падала и взлетала. И выбрала только один вариант-ползать.

А потом зарыдала, что есть мочи, сжимая рот рукой.

Глава 43

Глава 43

- В смысле, починил?- недоуменно кряхтит в трубку сонным голосом Игорь,- малыш, сорян. Я совсем забегался и забыл про машину… Не обижайся…

Я зависаю, теряя нить разговора с женихом, который решил, что я на самом деле его не благодарю, а ставлю таким образом ему на вид, как многие девушки, что он так и не нашел время заняться моей тачкой. Но мысли сейчас судорожно крутятся вокруг другого факта. Машина отремонтирована. Это означает, что кто-то каким-то образом ее открыл, завел, доехал на ней до сервиса, отремонтировал и вернул обратно. И это не Игорь, у которого валялся второй комплект моих ключей. Значит…

Мысль о том, что это сделал Алекс или кто-то по его поручению, послала по крови не радость, а страх. Бессознательный, инстинктивный…

То же самое чувство я испытывала, когда спускалась на паркинг после спорта. Или иногда когда подходила к окну поздно вечером и мне казалось, что за мной наблюдают. Словно бы я у себе дома и не защищена…

Но сейчас все было серьезнее. Это не просто мои домыслы и игра воображения. Это реальные действия. Это конкретное покушение не просто на мое личное пространство. Можно сказать, Алекс распорядился им так, как посчитал нужным. И при этом даже не удосужился поставить меня в известность…

Его взгляд, который я видела в клубе в туалете, по дороге к нему и когда он привязал меня к постели… Это был взгляд не человека. Он пугал. Возбуждал и пугал одновременно. Я чувствовала себя кроликом перед удавом. Вот только все мы с детства знали, какая судьба у первого и что с ним собирался делать второй… Было иллюзией и заблуждением полагать, что Алекс согласится на вторые роли, согласится быть в тени. Теперь я точно понимала, что мы вместе больше не являемся сообщниками, хранящими одну тайну во имя покоя. Эта тайна была всецело в его руках и он распоряжался ею так, как хотел.

Слова деда тоже здорово меня отрезвили. Снова и снова я возвращалась к образу роковой Кармен и понимала, что в этой истории все далеко не так однозначно, как рисовал дед. Эта версия была его собственной, субъективной, окрашенной его оценками. Мы не слышали ее версию. А главное, никому из нас не дано осознать истинной сути тех чувств, что связывали ее с отцом Игоря и Алекса.

Мантуров действительно мог волновать, я это видела даже при нашей нынешней разнице в возрасте. Более того, по косвенным признакам я понимала, что у него и сейчас есть молодые женщины на стороне. И в то же время, в нем я