Туда, где ее ждали Боги на Последний Суд.

Вскоре Элиза закрыла глаза, принявшись молиться, а я… Я поднялась на ноги и уставилась в безоблачное небо. В мыслях царило полнейшее смятение, а внутри был хаос.

Я понимала, что надо бы тоже помолиться за душу несчастного, но почему-то не могла. Слова путались, к глазам подбирались слезы, и я, повернув голову, уставилась на видневшийся отсюда первый шпиль Кафедрального Собора.

Именно в этот момент услышала рядом с ухом негромкий, но знакомый голос.

Мужчина в капюшоне сумел воспользоваться поднявшейся суматохой — тем, что наша охрана продолжала теснить толпу, а люди упрямо напирали, чтобы посмотреть — то ли на нас с Элизой, то ли на покойника. Склонившимся над бродягой двум магам из моей личной охраны тоже оказалось не до меня — они констатировали смерть, хотя и так уже было все понятно.

К тому же еще двое гвардейцев, оставив меня без внимания, пытались уговорить принцессу Визмора подняться с колен.

Именно в этот момент Мэтью сумел подойти совсем близко.

— После испытания останься в cоборе, — заявил он негромко. — Придумай что-нибудь! Скажи, что хочешь еще помолиться, а потом и исповедоваться.

— Хорошо! — сказала ему, прикинув, что этот вариант не должен вызвать подозрения даже у моих стражей. — Думаю, я смогу. Что делать дальше?

— Отправляйся в восточной неф, — продолжил давать указания Мэтью. — Жиль деСоль будет ждать тебя в дальней исповедальне.

— Но каким образом?! — выдохнула я. — Как он сможет?..

Вместо ответа Мэтью усмехнулся мне в ухо. Не выдержав, я все-таки повернулась и уставилась в темные глаза своего старого друга. Капюшон скрывал часть его лица, но мне казалось, что Мэтью буквально прожигал меня взглядом.

— Неисповедимы пути Братства Голодных! — заявил он негромко, после чего отшагнул и затерялся в толпе.

А мы с Элизой, которую все-таки подняли с колен, остались.

Вернее, очень скоро пошли дальше. Поднялись по ступеням, миновав распахнутые дубовые двери, и оказались под сенью огромного, поразившего мое воображение собора. Настолько сильно поразившего, что я даже застыла с раскрытым ртом, запутавшись в собственных ногах.

Впрочем, слишком долго рассматривать чудеса храма Богов у нас не было времени, потому что, как оказалось, остальные девушки давно уже были внутри. Все ждали нашего прихода, так что мы быстро заняли места во втором ряду.

Вернее, их с ответственным видом «придержала» для нас Тэль.

Устроившись, я принялась осторожно разглядывать собравшихся. Увидела среди них и главного распорядителя отбора — все время забывала его имя! — и леди Виторину. Наконец, отыскала отдельную ложу, отведенную для короля. В ней заметила Джеймса — он сидел по другую сторону прохода.

Герцог Раткрафт, оказалось, тоже смотрел на меня, а затем поднялся на ноги и подошел к нам, нисколько не встревоженный тем, что на него уставились все присутствовавшие в соборе.

Поздоровавшись, поинтересовался, как мы себя чувствуем. Да, он в курсе, что мы с Элизой пытались спасти несчастного, и ему очень жаль, что тот умер.

— Это наркотик, Агата! — заявил он мне, когда я ответила, что мы-то чувствуем себя хорошо, в отличие от того бедняги. — Смертельная зараза, которая расползается по королевству, и мы пока еще не в силах ее остановить.

— Знаю! — сказала ему. — Да, я все прекрасно понимаю, потому что, к сожалению, уже с ней встречалась. Желтая Смерть добралась и до нашего острова и собрала свою жатву. Но в Вильме нам повезло!..

Осеклась, не став ему рассказывать, что Хокк был спасен стараниями Хорошего Годфри, который оказался не последним человеком в криминальном мире острова.

Но кто спасет столицу и убережет от этой заразы Арондел?

Мне оставалось лишь надеяться, что Стенвеям — Брайну и Джеймсу — это окажется по плечу.

— Думаю, во время службы вам должно стать полегче, — с легкой улыбкой произнес Джеймс. — Все ваши Святые уже в сборе, — он окинул просторное помещение центрального нефа, полное статуй и икон, возле которых горели свечи и теплились лампадки.

К тому же на стенах были росписи сцен из «Жития Богов» — огромные рисунки, убегавшие под сводчатые потолки, на которые бросали разноцветные тени мозаичные арочные окна.

— Осталось лишь дождаться дирижера этого «оркестра», — добавил он. — Вернее, я хотел сказать, его высокопреосвященства архиепископа Плесби!

Это была очередная его шутка на церковную тему, и я тут же заявила, что нисколько не смешно. И вообще, не стоит насмехаться над такими вещами!

На это герцог улыбнулся, сказав, что узнает прежнюю Агату Дорсетт. Но, кажется, все же узнавал не до конца, потому что продолжал с тревогой вглядываться мне в лицо, тогда как на нас с ним тоже смотрели…

Причем со всех сторон.

Но герцога подобное внимание нисколько не трогало. Судя по всему, ему было все равно, а я… Я словно окаменела, продолжая в мыслях все время возвращаться к тому несчастному бродяге.

У него не было ничего при жизни, а теперь и Боги забрали его к себе!..

Тут Джеймсу все же пришлось меня оставить, потому что на хорах грянули, затянули церковный гимн во славу всех Богов Арондела. Страдальчески закатив глаза, герцог заявил, что началось…

Ушел, а я принялась старательно выводить слова молитв, надеясь, что они помогут мне успокоиться и прийти в себя. Стоило хору замолчать, как тут же распахнулись позолоченные дверцы алтаря. Из них появился архиепископ Плесби в расшитом золотом церковном одеянии и в такой же золотой, украшенной драгоценными камнями митре на голове.

Застыв перед алтарем, архиепископ раскинул руки, и мы послушно поднялись на ноги и склонили головы. Он запел «Благословите нас, Святые!», и его голос — сочный и глубокий, — казалось, заполнил собой все пространство собора, а потом попытался пробраться мне в душу, заставляя ее оставить мирские помыслы и унестись вместе с ним в молитвах к Богам.

Но в этот раз у меня ничего не вышло.

Даже служба не принесла мне желаемого успокоения, хотя я жадно впитывала каждое слово архиепископа, а затем, по ее окончании, дождавшись своей очереди, опустилась перед ним на колени, прося дать отпущение моих грехов.

Потому что до сих пор чувствовала себя виновной в том, что не смогла уберечь того несчастного.

— Встань, дитя мое! — отозвался архиепископ, и я подняла голову.

Посмотрела на уже немолодого, но все еще крепкого мужчину, отметив про себя его волевое, но в то же время исполненное доброты и благочестия лицо и цепкий, умный взгляд черных глаз.

— Ваше высокопреосвященство! — пробормотала я, поднимаясь на ноги.

— Я помню тебя, дитя! — неожиданно улыбнулся он. — Но ты порядком выросла с того момента, как мы виделись в последний раз.