школы. Чудеса были приписаны арианину Феофилу, люциферианину Григорию из Эльвиры, македонианам в Кизике и донатистам в Африке.

4

Как мог одинокий исследователь найти Истину, или отдельный христианин сохранить Истину среди столь многих конкурирующих учителей? Невзгоды и опасности непорочных людей и Святых показывают нам те трудности; Святой Августин девять лет был манихеем; Святой Василий некоторое время был в восхищении от полуариан; Святой Сульпиций кратковременно отдавал предпочтение пелагианам; Святая Паула слушала оригенистов, а Мелания соглашалась с ними. Однако же, было простое правило, которое направляло каждого к исправлению; и в этом веке, по меньшей мере, никто не мог быть неправ в течение какого-либо длительного времени без его собственной вины. Церковь есть всюду, но она одна; секты есть всюду, но они — многочисленны, независимы и противоречат друг другу. Вселенскость — атрибут Церкви, не присущий сектантам. Верно, что некоторые секты могли бы казаться почти вселенскими по своей распространенности; новатиане или маркиониты были во всех частях Империи; однако же, они имели общего едва ли больше, чем название или общую доктрину или философию, это было универсальным, но различные общины, которые исповедовали их, казалось, не были связаны вместе никакими строгими или определенными узами. Вселенская Церковь могла быть исчезающей или потерянной на время в отдельных странах, или она могла бы быть внешне сравнима с сектами, и похоронена среди них, когда взгляд был ограничен одной точкой, или она могла быть противопоставлена одной или несколькими ересям в различных местах; но оглядев весь orbis terrarum[213], невозможно было ошибиться в том, что остов и что-то единое имелось во владении ее. Вселенская Церковь — царство; ересь — скорее, семейство вместо царства; и как семейство беспрестанно делится и растит ветви, основывая новые дома и распространяя себя в поселениях, каждое из которых столь же независимо, как его первоначальная верхушка, так было и с ересью. Симон Волхв, первый еретик, был Патриархом менадриан, василидиан, валентиниан и всего семейства гностиков; Татиан Ассириец — основатель секты энкратитов, севериан, аквариан, апотактитов и саккофориев. Монтанисты размножились в таскодругитов, пепузитов, артотеритов и квартодециман. Евтихианство в более позднее время дало рождение диоскорианам, гайанитам, феодосианам, агноитам, теопасхистам, акефалам, семидалитам, награнитам, якобитам и другим. Это единая история ереси. Покровительство гражданской власти могло бы на время нейтрализовать закон ее природы, но он снова проявлялся, как только препятствия к этому были устранены. Едва Арианство было лишено церквей в Константинополе и предоставлено самому себе, как оно раскололось в этом самом городе на доротиан, псатириан, куртиан; а евномиане — на феофрониан и евтихиан. Одна четвертая часть донатистов быстро стала максиминианистами; кроме них были рогатиане, примианисты, урбанисты и клавдианисты. Если такова была плодовитость еретического принципа в одном месте, невозможно предположить, что новатиане или маркиониты в Африке или на Востоке чувствовали бы, что обязаны думать или действовать вместе с такими же последователями-сектантами Рима или Константинополя; и большое разнообразие или несогласованность утверждений, которые дошли до нас по поводу принципов этих ересей, возможно, этим и объясняется. Так было и в случае с языческими обрядами, местными или привнесенными, которые ересь наследовала. Духовенство их имело локальные характеристики, они были настолько же независимы теологически, насколько географически они находились рядом друг другом; фанатические сообщества, которые разворачивались в Империи, распадались и формировались снова, если обстоятельства того времени давали к этому повод. Так же было и с ересью: она по самой своей природе была сама себе хозяйкой, свободно изменяющейся, самодостаточной; и, сбросив ярмо Церкви, она вряд ли могла подчиниться какой-либо узурпированной и незаконной власти. Монтанизм и Манихейство могли, пожалуй, в некотором смысле, представлять исключение к этому замечанию.

5

В одном только пункте ереси, по-видимому, во всем мире были единодушны — в их ненависти к Церкви. В то время это можно было считать одной из самых верных и очевидных ее примет. Церковь была тем телом, от которого все секты, какие бы они ни были, отделяли сами себя, говоря о ней враждебно; согласно пророчеству, «Если хозяина дома назвали вельзевулом, не тем ли более домашних его?»[214]. Им не нравилась Церковь, и они боялись ее; они делали все возможное, чтобы преодолеть свои взаимные разногласия, чтобы объединиться против нее. Их преданность действительно была невелика, ибо независимость была законом их бытия; они не могли обойтись без новых ссор, как внутри своей секты, так и друг с другом. «Bellum hæreticorum pax est ecclesiæ»[215] стало пословицей; но они очень желали объединения только против основания, которое было естественным антагонистом всем, и в церковной истории есть различные примеры коалиций, попытки создать которые были сделаны. Мелетиане Африки объединялись с арианами против Святого Афанасия; полуариане Сардикийского Собора переписывались с донатистами Африки; несториане приняли и защитили пелагиан; Аспар, арианский министр Императора Льва, благоволил к монофизитам Египта; якобиты Египта были на стороне мусульман, которые заботились о сохранении доктрины несториан. Так было с самого начала. «Они заключают мир со всеми и повсюду, — сообщает Тертуллиан, — ибо это не имеет для них никакого значения, хотя они придерживаются различных доктрин, им безразлично это до тех пор, пока они тайно замышляют вместе осаду против одного — Истины» [1]. И, несмотря на то, что активное сотрудничество было невозможно, и, по¬-видимому, их важные слова не стоили ничего, но они могли ясно выразить эту их общую ненависть во все времена. Соответственно, у монтанистов вселенские христиане были под названием «плотские», у новатиан — «отступники», у валентиниан — «мирские», у манихеев — «простые», у ариан — «ветхие» [2], у аполлинариан — «человекопоклонники», у оригенистов — «любители плоти» и «скользкие», у несториан — «египтяне», у монофизитов — «халкидониане», у донатистов — «изменники», «грешники» и «служители Антихриста», а Престол Святого Петра — «место мора», у люцифериан Церковь называлась «бордель», «блудница дьявола» и «синагога Сатаны». Таким образом, отличительным признаком Церкви может быть названо, как я уже говорил для самых занятых и самых невежественных, что Церковь была на одной стороне и все остальные — на другой.

6

И все же, как это ни странно, существовал один титул Церкви, совершенно отличный от тех, что были перечислены, это титул чести, который все были согласны дать ей, и этот титул, в отличие от тех оскорбительных эпитетов, показывал еще более точное направление, чтобы помочь занятому и невежественному в определении Церкви; и его использовали Отцы для этой цели. Это было единственным, что секты не только не могли требовать для себя, но и наслаждаться его справедливым обладанием, хотя