Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поощрение может оказывать отрицательный побочный эффект. Если определенный ресурс работает настолько хорошо, что другие процессы начинают зависеть от него, то любое изменение в этом ресурсе может повредить работе этих других процессов (поскольку незапланированные изменения обычно ухудшают ситуацию).
Принцип Пейперта[89]. Некоторые наиболее важные шаги в нашем умственном развитии основаны не только на приобретении новых навыков, но и на совершенствовании высокоуровневых ресурсов, помогающих нам выбрать, какие уже существующие навыки использовать.
Само собой, я не пытаюсь сказать, что в «поощрении» есть что-то плохое, но мы часто больше узнаем из провалов, чем из успехов, – особенно если нас интересует не только то, какие методы обречены на неудачу, но и то, как и почему эти неудачи происходят, а также то, что заставило наш разум выбрать неверную дорогу. Другими словами, человек гораздо большему учится, изучая результат, а не просто радуясь ему.
Скептичный учитель мог бы спросить, подтверждаются ли идеи, высказанные в этом разделе, какими-либо экспериментами на животных. Мне пришлось бы ответить отрицательно, потому что большинство процессов, которые мы здесь обсудили, могут происходить только на уровнях рефлексии, недоступных никаким другим животным.
Ученик: Я не понимаю, зачем тут вообще нужна рефлексия. Почему мы не можем учиться на своих неудачах – просто разрывать использованные тогда связи, чтобы после серьезной ошибки мозг не тянуло снова поступить так же?
Иногда уничтожение связей может сработать, но оно подвергает нас другому риску: всякий раз, когда вы вносите корректировки в соединения системы, это может нанести ущерб другим ресурсам, которые также зависят от этих соединений. Если вы не понимаете, как работает система, то, слепо исправляя кажущиеся ошибки, рискуете сделать хуже.
Программист: Каждая попытка улучшить программу, скорее всего, приведет к появлению багов. Вот почему в современных программах так часто попадаются огромные куски древнего кода: никто не помнит, как они работают, и поэтому их страшно менять. Поэтому, если какой-то сегмент требует исправления, лучше всего установить небольшой локальный патч и надеяться, что остальная часть системы не перестанет от этого работать.
В общем и целом, начать обучение обычно можно с маленьких шагов, но в конечном итоге они перестанут помогать, потому что вы достигнете локальной вершины. Для дальнейшего совершенствования вам, скорее всего, придется преодолеть некоторый дискомфорт и затруднения. Вот простой пример:
Чарльз находится в Танзании. Он хочет забраться на максимально возможную высоту, при этом оставаясь на твердой почве, поэтому каждый следующий шаг делает в направлении самого крутого подъема. В какой-то момент он может оказаться на вершине небольшого холма, но если ему повезет, то в итоге доберется до вершины горы Килиманджаро. Однако с такой стратегией ему никогда не достигнуть вершины Эвереста, потому что любой из возможных маршрутов включает в себя спуск.
Само собой, это правило также применимо к развитию умственных способностей. Какое-то время мы можем использовать метод «самого крутого подъема», внося большие количества мелких приятных изменений. Но затем, чтобы продвинуться дальше, нам придется хотя бы немного попереживать. Таким образом, пусть удовольствие и помогает нам учиться легким вещам, но, когда требуются более масштабные перемены в мышлении, приходится учиться «наслаждаться» и страданиями. В этой связи в разделе 9.4 высказывается предположение, что если сделать образование слишком приятным, то дети, может статься, так и не научатся покорять концептуальные вершины своего разума.
В этой главе мы поговорили о житейских знаниях, которые необходимы человеческим существам для существования в цивилизованном мире. Я затронул многие из вопросов о том, что мы имеем в виду под «здравым смыслом», каков объем знаний обычного человека, что такое цели и как они функционируют, как мы обычно рассуждаем, проводя аналогии, и как догадываемся, какие единицы информации могут иметь значение для принятия решений. Я также подчеркнул важность «отрицательных» знаний о том, как избегать наиболее распространенных ошибок, и высказал теорию, что наш мозг комбинирует различные виды репрезентаций в то, что в главе восьмой мы будем называть «паналогиями».
Однако недостаточно просто много знать – нужно также использовать эти знания. Поэтому в следующей главе мы поговорим о процессах, которые используем во всем множестве своих повседневных способов думать.
Какая особенность ярче всего отличает нас от всего остального животного мира? Безусловно, самое выдающееся наше качество – изобретение новых способов мышления.
Романтик: Вы предполагаете, что самое главное наше отличие – мышление, а ведь, возможно, более уникальным является богатство нашего психического опыта – например, ощущение себя живым или радость от отключения разума для того, чтобы насладиться рассветом, послушать птиц или спонтанно исполнить песню или танец.
Детерминист: Люди используют такие слова, как «спонтанный», чтобы почувствовать себя ничем не ограниченными. Но, возможно, это чувство наслаждения своей импровизацией – всего лишь трюк, используемый какими-то областями нашего мозга, чтобы заставить нас делать то, чего они от нас хотят.
Сомневаюсь, что мы когда-либо перестаем мыслить, потому что это слово относится, в разных ситуациях, к огромному количеству изощренных процессов, многие из которых от нас скрыты.
Читатель: Если наше повседневное мышление такое сложное, почему нам оно кажется столь прямолинейным? Если его механика настолько изощрена, как мы можем этого не осознавать?
Эта иллюзия простоты проистекает из того, что мы не помним младенческой поры, в которую у нас формируются эти способности. Детьми мы учимся, как брать в руки кубики и строить из них ряды и башни. Затем, по мере созревания каждой новой группы навыков, мы надстраиваем поверх все новые ресурсы – так же, как учимся строить всё более сложные башни и арки. Таким образом, каждый из нас в самом раннем возрасте выстраивает башни умственных способностей, которые мы называем разумом.
Но когда мы вырастаем, нам кажется, что мы всегда умели рассуждать и думать, – потому что мы овладели этими навыками так давно, что не можем вспомнить, как учились. Долгие годы упорного труда уходят у нас на то, чтобы развить в себе более зрелые методы мышления, – но, какие бы записи об этом ни оставались, они почему-то оказываются для нас недоступными. Что могло превратить нас всех в жертв этой «амнезии младенчества»? Не думаю, что это происходит просто потому, что мы «забываем». Вместо этого, как я подозреваю, причина в том, что у нас развиваются новые и более совершенные способы запечатлевать как физические, так и психические события – и некоторые из этих способов становятся такими эффективными, что заменяют предыдущие. И даже если что-то из старых записей до сих пор существует, мы больше не можем их интерпретировать.
