— Спокойно, полиция! — сказал Тартищев и посмотрел на гостя певички. — Предъявите документы.

Тот провел под носом ребром грязной ладони и громко срыгнул воздух.

— Отвяжись, легавый, — тип был изрядно пьян, но не настолько, чтобы не понять вопрос о документах. — Плакат у меня завсегда при себе. — Он полез в изголовье кровати и достал из-под подушки замызганный паспорт.

Тартищев внимательно его просмотрел. Тип значился мещанином Александром Мироновым.

— Чем занимаешься? — спросил он Миронова.

— А чем придется! — ответил тот лихо. — Стрижем, бреем, пиявки ставим. Слыхал про парикмахерское заведение Якова Уколова? Так я там вторым мастером.

— И что ж ты, второй мастер, здесь прохлаждаешься? — справился Тартищев, возвращая ему паспорт.

— А Яшка мне на дверь показал, погань такая! — сплюнул прямо на пол Миронов и пожаловался:

— Вишь, я клиенту ухо нечаянно поцарапал, вот он и взъярился!

— Ладно, с тобой все ясно! — махнул Тартищев и повернулся к Люське. — Сколько дней он у тебя отирается?

— Да почитай, дня три уже! — Певичка подняла глаза к потолку и уточнила:

— А то и четыре!

— А сегодня кто-нибудь к тебе заходил?

— Не-а, — Люська вполне убедительно вытаращила глаза, — никто не заходил даже соседи.

— И никого незнакомого в коридоре не встречала?

— А я и не выходила в коридор. Мы с ним, — кивнула она головой на приятеля, — до полудня спали, а сейчас вот обедать собрались.

— Выходит, ничего не видела, ничего не слышала, ничего необычного не заметила? — без особой надежды спросил Тартищев, прикидывая, сколько же времени понадобится, чтобы опросить всех жильцов дома.

Но Любка неожиданно ответила на его вопрос:

— Че ж не видела. Видела. Только это мне необычным показалось, а как уж вам, не знаю!

Тартищев напрягся:

— Что ты видела?

— Да я с час назад подошла к окну шторы раздвинуть и Любкиного хахаля заметила. Он в экипаж заскакивал. А странное то, что он на ходу с себя фартук стягивал. Знаете, такой, какие дворники носят. Я еще удивилась. Любка рассказывала, что он солидный господин, обеспеченный, хотя и в возрасте. А тут на тебе, дворник!

— О какой Любке ты говоришь? — быстро спросил Тартищев.

— О Гусаре, — пояснила Люська. — Мы с ней вместе в варьете выступали, а здесь в 207-м номере сестра ее живет, Наташка! Я не то раз, не то два видела, как этот господин Любку на извозчике к нашему дому подвозил. Внутрь не заходил. Я у Любки спросила, она и сказала, что это ее кавалер. Солидный, мол, господин и влиятельный. А то, что пожилой, роли не играет, лишь бы финажки водились. — И Люська потерла большим пальцем указательный — весьма узнаваемый жест для всех слоев населения без исключения.

— Как он выглядел?

— А как богатые старички выглядят? — поинтересовалась в свою очередь Люська. — Морщинистый, бородатый, сутулый. В шляпе и в пальто драповом. Я еще удивилась, что он к экипажу почти бегом бежал, хотя и хромал изрядно. Ну, думаю, Любка, отхватила ты себе ухажера: старый, хромой… Хорошо, что не горбатый!

Хотя, если финажки есть, то и горбатый за первый сорт сойдет! — Она расхохоталась, запрокинув голову, явив свету еще один синяк у основания шеи.

— Ладно, спасибо тебе! — Тартищев внимательно посмотрел на Люську. — Если потребуется, сумеешь то же самое судебному следователю рассказать?

— А че ж не суметь? — Люська подмигнула Тартищеву. — Сумею! Если попросишь… — и окинула его далеко не целомудренным взглядом.

— Попрошу, — Тартищев смерил ее ответным, но холодным взглядом, отчего улыбка вмиг исчезла с лица певички, и повторил:

— Еще как попрошу, и только посмей забыть о своих словах!

Не попрощавшись, он вышел вслед за Фокой в коридор и чуть не столкнулся с Вавиловым.

— Что случилось, Федор Михайлович? — спросил Иван возбужденно и вытер красное от быстрого подъема по лестнице лицо носовым платком. — Мы с Алешкой как раз на 2-й Конюшенной работали, когда Гвоздев за нами из управления прискакал. Я Алешку с Колупаем и Олябьевым оставил, а сам сюда. Узнать, что к чему!

— О, черт! — Тартищев схватил его за рукав. — Любка?

— Ну да! — с недоумением посмотрел на него Вавилов. — Мы там второй час уже пашем. Кто-то Гусариху порешил! Сначала по голове приветил, а потом уже придушил!

— Кто сообщил в полицию?

— Да компаньонка ее, Ленка Веселова! Любка в магазин не явилась! Та забеспокоилась! У них товар поступил, рассчитываться надо. Она к ней домой поехала, деньги забрать. А на квартире Любка — вся синяя, а финажек и след простыл! А Любку, Олябьев определил, где-то за час до нашего приезда убили. Когда подъехали, у нее еще лицо и руки теплые были.

— Думаешь, грабеж? — справился Тартищев.

— Не иначе, — махнул рукой Вавилов. — Хорошо ломанули Гусариху! Видно, прознали, что выручку дома хранит!

— Прознали, говоришь? — усмехнулся Тартищев. — А не хочешь ли прознать, сударь мой, что именно Любка-Гусар нанимала пятый номер в «Эдеме», в котором зарезали Курбатова и Каневскую? А час назад чуть было не проломили голову ее сестре, которая заманила в гостиницу Сергея Зараева. И только по счастливой случайности ее не успели придушить! Что на это скажешь, Ванюша? — И Тартищев с несомненным торжеством посмотрел на своего лучшего агента, потерявшего дар речи от подобного заявления. — Ладно, закрой рот! — приказал он Ивану. — Поехали на Конюшенную. По дороге расскажу в подробностях…

— Подведем печальный итог! — Тартищев почесал вставочкой с пером за ухом. — Прошло две недели, а на счету у этого мерзавца уже одиннадцать трупов, если не считать Муромцевой. А вместе с ней все двенадцать.

И это при том, что ему не удалось спровадить под кресты еще двоих, Наталью Казанкину и Сергея Зараева.

Было бы и вовсе четырнадцать. Добавим, что Ушаков на грани помешательства, а Журайский и Теофилов в большой степени тоже жертвы преступника — в остроге…

Федор Михайлович окинул взглядом Полякова и Вавилова и перевел его на Корнеева. Тот взирал на него с совершенно безмятежным видом, словно жуткие по сути арифметические выкладки начальства не произвели на него совершенно никакого впечатления.

— Что мы имеем на сегодняшний момент? — Тартищев отвел взгляд, подвинул к себе картонную папку и вынул из нее лист бумаги. Пробежал его глазами и вновь вернул в папку. Теперь его взгляд стал жестче, а интонации суровее:

— А имеем мы, господа агенты, хрен да маленько, потому как такое понятие, как сроки проведения первичного дознания, почему-то перестало вас волновать, а кое-кого, — и он строго посмотрел на Корнеева, — ив дрему вгоняет. Убийца играет с нами в кошки-мышки. Все эти трюки с подставами и переодеваниями у меня уже вот где сидят! — похлопал он себя по загривку. — А вам и горя мало! — И без всякого перехода обратился к Алексею: