— Дворник? — Тартищев насторожился. — Ты видел дворника?

— Ну да, ну да, — закивал головой портной, — он сначала к нам сунулся, сказал — барышне записку нужно передать. Вон Зинка, — кивнул он на жену, — показала, где Наташка живет. И дверь закрыла. Остальное нам без надобности. По правде, я его и не видел вовсе. Только голос слышал. А минут через пять, когда за кипятком пошел, его уже в коридоре не было.

— Значит, это вы видели дворника? — обратился Тартищев к бабе. — Вы его сможете описать?

— Описать? — удивилась баба. — Как я могу его описать, ежели я вовсе грамоте не обучена?

— Расскажите, как он выглядел, — произнес сквозь зубы Тартищев. — Борода, усы, глаза, нос… Одет во что был?

— Дворник и дворник, — пожала плечами Зинка, — борода, усы, как у всех. На голове шапка, кажись. Сам вроде в армяке и в фартуке. Бляха вроде была, а то и не было. Точно сказать не могу.

— Дворник из вашего дома? — уточнил Тартищев.

Баба вылупила на него глаза и пожала плечами.

Вместо нее подал голос портной. Он уже успел юркнуть в комнату под защиту своей дебелой супруги. И теперь выглядывал из-за ее плеча.

— Нет, не наш дворник. Я его по кашлю узнаю. Он слово скажет и кашлянет, слово скажет и кашлянет…

У него грудь на войне прострелена. И наш всех жильцов хорошо знает. А этот спрашивал, где Наташкина комната. И не кашлял совсем.

— А роста он какого? — спросил Тартищев Зинку.

Та оглянулась, смерила мужа взглядом, потом перевела его на Федора Михайловича.

— Ниже вас на голову, если не до сих пор, — и ткнула Тартищева в плечо.

— Он соседку вашу по имени называл?

— Нет, спросил, где тут модистка живет. Баба моя ему и показала. — Портной просунул голову между плечом Зинки и косяком и с любопытством уставился на Тартищева, забыв про больной зуб:

— Али случилось что? Мы ведь Наташке не враги. Она у меня иногда совету просит… Я не отказываю. Чего ж не посоветовать?

Портновское дело такое, без совету никак…

— В нашем деле тоже так, без совета никак, — сказал Тартищев и обвел задумчивым взглядом коридор. — Где швейцарская? На первом этаже?

— Ну-у, — опять загнусавил портняжка, — где ж ей быть?

А Зинка поправила полушалок, и ее рябая физиономия неожиданно расплылась в кокетливой улыбке.

— Коли желаете, могу проводить!

— Спасибо, не заблужусь, — вежливо ответил Тартищев и направился по коридору к лестнице.

Зинка смотрела ему вслед, а муж, ткнув ее кулаком в бок, прошипел сердито:

— Че глазенапы вытаращила! — И захлопнул дверь.

Тартищев спустился на первый этаж и проделал обратный путь по коридору, провонявшему запахами варе ной капусты, горелого масла, детских пеленок и кошачьей мочи. Швейцарская находилась в самом его конце.

Дверь в нее была плотно прикрыта. Слышались шаги и бормотание, отдаленно похожее на пение.

Тартищев достал брегет. Прошло уже полчаса, как уехал Желтовский со своей невестой. Значит, ждать появления агентов следует самое меньшее через час, и то если их сразу найдут.

Он постучал в дверь. Бормотание смолкло, и раздались тяжелые шаги. Дверь, как и в случае с рябой Зинкой, приоткрылась едва ли на четверть, но Тартищев довольно бесцеремонно проник в нее сначала плечом, а потом и вовсе оттеснил в сторону долговязого детину в поношенной швейцарской ливрее.

— Чего на… — попытался сказать детина и проглотил окончание слова, разглядев, кто перед ним. — Проходите, ваше высокоблагородие! — Он склонился в учтивом поклоне и вытянул руку в направлении спальнигостиной-столовой, точной копии той, в которой проживала Наташа.

Тартищев прошел и, бросив быстрый взгляд по сторонам, присел на заскрипевший под ним стул.

Швейцар продолжал стоять перед ним. Взгляд у него был чистым и наивным, как у шулера или скупщика краденого барахла. И он мог обмануть кого угодно, но не Тартищева, который знал не только о тайных пристрастиях, но в равной степени обо всех перипетиях бурной жизни известного в недавнем прошлом сводника и мошенника Аристарха Фокина по кличке Фока.

— Вот ты где устроился? — Федор Михайлович обвел взглядом комнатенку. — Совсем недурно!

Фока натянуто улыбнулся.

— Не жалуемся!

— И давно ты здесь? — Федор Михайлович откинулся на спинку стула, вытянул ноги и, оттеснив тем самым швейцара в закуток между дверью и кроватью, отрезал ему пути к отступлению.

— С лета, — ответил уклончиво Фока и отвел взгляд в сторону. — У меня все чисто, Федор Михайлович! Как на кресте…

Он поднес щепоть ко лбу, собираясь перекреститься.

Тартищев хмыкнул и осуждающе посмотрел на Фоку.

— Только не ври! Вещички небось портной со второго этажа перешивает? Или как? — Он склонил голову и вперил тяжелый взгляд в нервно сглотнувшего Фоку. — Тот самый, который к тебе за кипятком бегает. — И повторил уже насмешливо:

— Не ври, Фока!

У тебя ж на морде написано, что за прежнее ремесло взялся.

Фока скривился, но промолчал.

Тартищев расстегнул шинель и несколько подтянул ноги, давая свободу маневра взмокшему явно не от жары швейцару.

— Ладно, присаживайся куда-нибудь, — сказал он снисходительно и хитро прищурился. — Разговор есть на червонец или чуток больше. Все зависит от твоей сообразительности, Фока.

Не спуская глаз с Тартищева, швейцар опустился на кровать. И, расставив острые колени, уронил между ними правую руку, а левой оперся о спинку кровати.

— Нужен мне ваш червонец, — произнес он, по-прежнему избегая смотреть Тартищеву в глаза.

— Дело хозяйское, — не повел бровью Федор Михайлович, — в моем кармане целее будет.

— Здесь место солидное, — продолжал Фока. — Живем тихо, никого не забижаем.

— Это точно, — обрадовался Тартищев, — тихое.

Как в том омуте, где черти водятся. Я давеча по коридору прошел и сам удивился. Тишина вокруг, покой. Точно на кладбище. Слышно даже, как голубки на крыше воркуют.

— Вы что-то про червонец говорили? — Фока покорно вздохнул.

— Когда? — удивился Тартищев.

— Да только что, — печально посмотрел на него Фока.

— Разве? — еще больше удивился Тартищев, но вытащил из кармана три рубля и бросил их на колени швейцару. — Я два раза не предлагаю. Теперь твоему рассказу красная цена трешник, и то потому, что у меня хорошее настроение.

— А че рассказывать? — посмотрел на него с недоумением швейцар, но кредитка мигом исчезла у него в кармане.

— Обо всем по порядку, — Тартищев взял со стола стакан, посмотрел его на свет, подышал в него и протер носовым платком. Затем потянулся за графином и, плеснув в стакан воды, медленно ее выпил.