— Да! Она рассказала, что днем, накануне своей смерти, Полина Аркадьевна сильно маялась зубами.

Кое-как провела репетицию и уехала домой. А по дороге, в экипаже, вспомнила, что забыла в гримерной зубные капли. Кто-то ей принес их уже перед отъездом.

И Муромцева велела горничной вернуться и забрать пакет, который она оставила на туалетном столике. Та ее приказ выполнила. Привезла пакет домой. Муромцева была уже в спальне. Горничная передала ей капли, Муромцева закрыла за ней дверь на ключ. Горничная спустилась вниз в столовую, где они с Вероникой и Павликом, братом Вероники, благополучно отужинали. Полина Аркадьевна к ужину не спустилась. Домашние не стали ее беспокоить, подумали, что капли помогли и она заснула, намучившись от боли. Теперь мы знаем почти определенно, что она к тому времени была уже мертва.

Но подобный поворот событий объясняет, почему она приняла эти капли без очевидного принуждения.

— Ну, что же, теперь есть подтверждение тому, что «капли» ей подсунул кто-то из театра. Репетиция была рядовая, посторонних за кулисами не наблюдалось. И та лошадиная доза, что она приняла, вполне объяснима.

Вероятно, она решила прополоскать рот. Одно успокаивает, что она почти не мучилась. — Тартищев быстро перекрестился. И, наморщив лоб, обвел агентов взглядом. — А театральное начальство никак не хочет признавать, что подобная падаль затесалась в их ряды. Дескать, нужны побудительные причины, а в труппе одни лишь ангелы небесные, у них даже в мыслях не бывает гадость какую сотворить! Так что нам именно побудительные причины требуется раскопать, и непременно за три дня! Именно такой срок нам отпустили вице-губернатор и полицмейстер.

Тартищев вышел из-за стола и, заложив руки за.» спину, остановился напротив Ивана.

— Докладывай, что удалось разузнать по театру?

— Все то же, — вздохнул Вавилов, — мелкие дрязги, сплетни, сведение счетов. Словом, одни — непризнанные гении, другие — губители таланта, подлецы и бездельники. Точно пауки в банке! Плюнуть некуда! Со стороны посмотришь: красота, фейерверк, платья, костюмы, : музыка гремит… А за кулисами — сущая помойка! Друг другу горло готовы перекусить! — Он посмотрел на Алексея. — Не могу я понять Веронику. Что ей в этой сцене? Загнется еще до того, как на нее взойдет!

А взойдет, так еще неизвестно, какое место займет.

Место Полины Аркадьевны было на троне и никем пока не занято, хотя самозванок много находилось, но на первой же ступеньке споткнулись!

Тартищев вернулся на свое место и рассмеялся.

— Что ты так расходился? Допекли тебя актеры?

Или все ж актриски?!

— И те и другие! — пробурчал Иван. — Среди них такие типы попадаются, с первого взгляда видно, по кому арестантские роты скучают. Жулик на жулике.

У меня крестик висел на шее, золотой. Сняли, не заметил когда. Потом принесли, да еще смеются, что полицейского агента провели. У нас так карманники не работают. Разве кто из них посмеет к агенту сыскной полиции подойти? А здесь никакого уважения. Чудилы, одним словом!

— Ладно, не ворчи! — усмехнулся Тартищев. — Вернули же крестик? Вернули. У них такие развлечения в порядке вещей. — И приказал:

— Ты дело говори!

Удалось ли с кем более обстоятельно поговорить?

— В этой части мне повезло, — расплылся в довольной улыбке Иван. — Прямо счастье мне подвалило встретиться со старым актером Родионом Шапаревым — самым близким другом Полины Аркадьевны.

Они с ней еще в Самаре познакомились, то есть около пятнадцати лет назад. Он из немногих, с кем она была на «ты», и тайнами делилась, и совета просила, будто у подруги. Одним словом, был он у Муромцевой эдаким поверенным в ее делах. Так вот, он рассказал мне, как в один из первых спектаклей с участием Муромцевой в нашем театре, на который приехал сам губернатор со своей свитой, ей та-акое «развлечение» устроили! Полина Аркадьевна играла Дездемону. Был огромный успех.

А эти негодяи подпилили доски с расчетом на скандал.

Как только Отелло стал ее душить, она почувствовала, что кровать под ней проваливается…

— Ну, подлецы! — покачал головой Тартищев. — Как же ей удалось удержаться?

— Уперлась затылком и носками в края досок. Хорошо, что рост у нее был выше среднего, иначе упала бы на пол. Вы только подумайте, женщина, а какое самообладание! Правда, потом с ней случилась истерика, и она поначалу даже не вышла к зрителям.

— И что ж, узнали, чьи это проделки с кроватью?

— А все делалось почти в открытую! Шапарев говорит, что никто из актеров даже не подошел к Полине Аркадьевне после спектакля. Все исходили завистью и обидой. Отелло, которого играл как раз Сергей Зараев, сидел в своей уборной и пил коньяк. Каневская грозилась выцарапать Турумину глаза и пила бром. А тот, по словам Родиона Никитовича, хотя и старался не попа — даться ей на глаза, но совсем не спешил ее утешать. Видимо, понял, что нашел золотую жилу, и ему было плевать на истерики Раисы Ивановны. А чуть позже Зараев-старший закатил сыну сцену по поводу подпиленных досок. Отец был в долгу как в шелку у Булавина. Сергей тоже был должен ему порядочную сумму… И Зараев испугался, что Булавин не приедет на бенефис сына после этого «провального» случая. И это могло оказаться более серьезным провалом, тем более что Сергея в ближайшем будущем метили в премьеры.

Геннадий Васильевич, говорят, орал на него, как на дешевую шлюху, а Сергей оправдывался: «Все это так…

Но что мне делать с Раисой Ивановной?» Зараев чуть ли не ногами топал в ответ: «А начхать мне на твою Раису Ивановну! Скажите, пожалуйста… Раиса Ивановна! Это она тебе поднесла персидский ковер? Это она подарила тебе серебряный сервиз? Не Булавин разве? Если мне с ним поссориться, то пиши пропало!

Закрывай лавочку! Сам знаешь, какие убытки мы понесли в прошлый сезон! И не дай бог, если Савва Андреевич узнает о вашей проделке с кроваткой…» — «Странное дело! Я то здесь при чем? — удивлялся и разводил руками Сергей. — Это ж бабьи интриги!» — «То-то бабьи… Все вы — бабы, как дело дойдет до чужого успеха!» — вздыхал Зараев. «Надеюсь, ему не рассказали…» — тревожился младший. «Что я, враг себе, — отвечал старший, — только, кроме меня, найдутся языки. А то и сама расскажет… У них, слышь, завязалось!» — и с опаской косился по сторонам. В театре ведь не только острые языки, но и чуткие уши…

«Черт знает, что такое! — Сергей был крайне подавлен подобным заявлением. — И угораздило их перед моим бенефисом такую кашу заварить! Полина мне руки вчера не подала, когда вызывали после спектакля!» — «И поделом, — еще больше сердился отец. — Не связывайся с бабами! Не пляши под их дудку!» — «Выходит, она уже принята в труппу? Дело решенное?» — «И подписанное, голубь мой! С публикой не поспоришь…» — Вавилов прихлопнул ладонью лежащие перед ним бумаги, словно сам только что подписал распоряжение о зачислении Полины Аркадьевны Муромцевой в труппу Североеланского театра, и с торжеством в голосе уточнил: