раздумывала: что скажут люди, это передалось и тебе. Надя. Нет больше Нади. Какая она была тогда на турнире. Глаза грустные-грустные. Не знал ты, что видишь ее последний раз и в мыслях не имел, что она пришла с тобой прощаться. Ушла по аллее прямая, стройная. И оставила мучительный вопрос: «Зачем ты пьешь, Саша?»

На паперти русской церкви стояло несколько мужчин. Они жались к стенке – прятались от ветра. Медленно прошел Алехин мимо них. Как всегда в церкви, его сразу охватило чувство какой-то отрешенности от всего земного, блаженное умиротворение. После свиста и завывания ветра здесь было особенно тихо, лишь где-то далеко, словно в глубоком подземелье, монотонным басом читал дьячок. Лики святых сердито глядели на Алехина со всех сторон; слабо освещенные, они казались загадочными, полными непонятного, потустороннего смысла. Десятки мерцающих свечей нагревали прохладный воздух и заставляли его дрожать над головами людей. Отовсюду лилось слабое сияние, отраженное в бесчисленных киотах и окладах икон из стекла, серебра, бронзы.

«Давно я не был в церкви, – подумал Алехин. – Пожалуй, лет десять, когда-то меня приводила сюда Надя». И сразу же стал искать ее.

Шагах в десяти, около алтаря, спинами к Алехину стояли несколько десятков людей. Черные одежды, цилиндры в руках мужчин, черные шляпки с вуалетками у женщин. Хор запел гимн отпевания. «Благословен господь наш!» – тянули десятки женских и мужских голосов. На цыпочках, чтобы не шуметь, подошел Алехин к толпе. Но и отсюда он не видел Нади. Постояв минутку, он решил пробраться к гробу. Осторожно раздвигая толпу, сделал один шаг вперед, второй. Дамы недовольно уступали ему место, мужчины бросали гневные взгляды. Лишь некоторые узнавали Алехина и отодвигались в сторону, пропуская вперед.

Хор внезапно перестал петь. Наступила тишина. Алехин остановился. Сзади послышался шепот кумушек, которых он только что разъединил. «Бросил ее, говорят, руки на себя наложила». «Мертвые воскреснут!» – затянули в этот момент дьякон и псаломщик. Алехин сделал еще один шаг вперед и тут же увидел Надю. Отрешенность и какое-то неземное достоинство делали ее лицо неузнаваемым. Бледная, с провалившимися щеками, огромным носом, всегда выдающимся у покойников, она казалась Алехину чужой и незнакомой. Только черные брови, длинные, плотно сжатые ресницы да пышные волосы, прижатые на лбу бумажным венчиком, ничуть не изменились. Почти полтора десятка лет она была рядом с Алехиным, он видел ее светлым аргентинским утром, на торжественных парижских банкетах, в тумане лондонских ночей.

Не отрываясь, смотрел Алехин в лицо Нади. «Последний раз, – подумал он, – никогда больше не увижу этого родного лица. Никогда – какое страшное слово! Сколько в нем безнадежности, ужаса, отчаяния. Такое же ужасное, как п слово «ничто». Вот смотришь ты на человека с руками, ногами, головой. А это уже совсем и не человек. Нет давно человека. Осталось ничто. Прежнего человека, бывшего совсем недавно близким, родным, ты не увидишь никогда. Никогда!..

Страшна ты, смерть, – содрогнулся Алехин. – С тобой разом кончается все, с твоим приходом обрываются замыслы, погибают надежды. Мечтаешь о будущем, радуешься успехам, скорбишь о потерянном; только что ты был полон сил, веры в себя, грезил о счастье, презирал невзгоды, и вдруг в один момент – бац! – сразу конец всему! Погибает теплое тело, полное чувств и желаний, пропадает мозг с его тончайшими мыслями, воззрениями, памятью. Погибает разом все; исчезает без следа, будто ничего, никогда и не было.

Неужели и мне суждено вот так же бесследно исчезнуть из этого мира? Неужто не останется и следа моих способностей, воли, творческой фантазии? А земля будет все так же крутиться, люди будут жить, веселиться, горевать, любить или ненавидеть. И никто ничего не будет знать обо мне, как будто меня никогда и не было на земле. Нет, не верю! Не верю, что не останется ничего от меня после моей смерти! Должно что-нибудь быть, иначе не стоит жить!

Все кончается со смертью! Зачем же тогда волноваться, мучить себя из-за пустяков, губить здоровье? Нужно относиться ко всему хладнокровно, думать лишь о том, чтобы сберечь нервы, силы. Только так нужно жить, только в этом должен состоять главный пункт собственного жизненного кодекса». В следующую минуту Алехин вспомнил, что все это уже бывало, и эти мысли, и рассуждения. Каждый раз, провожая в последний путь друга или родственника, он давал сам себе точно такие же обещания, но забывал их в суматохе жизни на следующий день.

Вдруг Алехину показалось, будто лицо Нади выражает муку, словно ее терзает что-то невысказанное. «Выдумка! Не может быть!» – усомнился Алехин, продолжая вглядываться в неподвижные черты. Но опять необычность лица покойницы поразила его. Точно, он не ошибся! Надя словно силится что-то спросить, видимо, очень важное. Какой-то последний вопрос вот-вот сорвется с ее плотно сжатых, слегка провалившихся губ. Как зачарованный, глядел Алехин на окаменевшее лицо, стараясь отгадать, что хочет спросить Надя, какое сомнение мучило ее в последние минуты земного существования. Он ничуть не удивился бы, если бы вдруг услышал в гробовой церковной тишине ее голос.

В следующее мгновение память подсказала ему: точно такое же выражение было у Нади во время их последней встречи у красного каната в турнирном зале. Такие же прикрытые глаза, щека, прильнувшая к его ладони, и такой же вопрос, застывший на сжатых губах. Ясно теперь, что хочет узнать Надя в минуту прощания с этим миром, о чем заботится она, отправляясь в далекое, безвозвратное путешествие. О нем, только о нем ее тревога, о нем терзается она у входа в загадочную обитель вечного покоя: «Зачем ты пьешь, Саша?»

Тем временем земные минуты Нади сокращались. Священник уже кончил читать Евангелие «О воскрешении мертвых» и положил в руки покойной разрешительную молитву. Алехин сделал еще один шаг вперед. Теперь он оказался среди родственников и близких знакомых Нади. Узнав Алехина, они расступились. У гроба стояла дочь Нади Гвендолина, ее муж Изнар. Подняв голову, Алехин встретился взглядом с Волянским. Давно не видели они друг друга. Худой, ссутулившийся стоял Волянский, возвышаясь над остальными. В его глазах Алехин прочел презрение и ненависть. В одно мгновение ему стало все ясно: со смертью Нади умерла и их дружба. Гроб разделил бывших друзей навеки!

Хор запел «Последнее целование». Священник первым поклонился покойной, вслед за ним прощались родственники, Волянский. Настала очередь Алехина. Несколько пар глаз с укором смотрели на него, когда он шел к изголовью покойной, но он не видел этих сгрудившихся черных фигур. Лицо Нади гипнотизировало его, притягивало к себе, лишало сил двигаться. Раскаяние, жалость, боль царили в его сердце. Разве не он в конце концов явился причиной ее преждевременной смерти? Разве не его жестокий уход лишил ее последних сил,