от шахматной доски. Около письменного стола стояла Грейс. Ничего не понимая, удивленно смотрела она то в глаза Алехина, то на пешки, нелепо торчащие из его ушей. Грейс, очевидно, что-то говорила – губы ее беззвучно шевелились. «Ругает меня, а я не слышу, – подумал Алехин, и его охватила безумная радость. – Здорово я провел музыкантов и Грейс! Вошла, а я даже не слыхал!»

Алехин вынул пешки из ушей. В голову с злобной назойливостью ворвались звуки, только и ждавшие момента, чтобы отомстить за обман. Громче всех слышался низкий голос Грейс.

– …шахматный отшельник, – разобрал Алехин последние слова фразы.

– Что ты говоришь? – спросил он жену.

– Я говорю: выходила замуж за культурного, воспитанного человека…

– А оказалось? – спокойно спросил Алехин.

– Оказался шахматист. Мастер передвигать деревяшки, – съязвила англичанка.

– Лучше хорошо двигать деревяшки, чем плохо пиликать на скрипке. Музыканты!

За открытой дверью на лестнице послышались торопливые шаги: по– Видимому, Гарольд, поднявшийся с Грейс на второй этаж, услыхав ворчливый разговор супругов, устремился вниз.

– Вы опять пьяны! – скривила губы Грейс. – Тогда оставайтесь лучше здесь. Мне не нужно будет краснеть за такого мужа!

Закрыв дверь, Грейс торопливо сбежала с лестницы.

Алехин поднялся из-за стола, подошел к книгам и вынул бутылку. «Ну что ж! Пьян так пьян!» – горько усмехнулся он. Осушив две рюмки коньяку, он прошелся по кабинету. Внизу опять зазвучала музыка, на этот раз один рояль. Разозлившаяся Грейс играла что-то стремительное и бравурное: видимо, в пику мужу она извлекала аккорды с максимальной силой. Алехин безразлично махнул рукой. Мстительная выходка Грейс не затрагивала его, он уже стал привыкать к подобным вспышкам.

Походив по кабинету, он вновь сел за письменный стол. Буду тренироваться по Ботвиннику, – подбодрил он себя. Вместо радиоприемника будут Грейс с Гарольдом». Но вскоре он опять увлекся позицией и забыл про шум и музыку. Хотя он не затыкал больше ушей, до его сознания уже не доходила и не мешала ни громкая музыка, ни голос Грейс, что-то объяснявшей внизу своим коллегам.

Вывел его из задумчивости стук в дверь. «Опять Грейс», – подумал Алехин в первый момент. Дверь распахнулась, на пороге стояла Мадлен.

– Вас просят к телефону. Из Парижа, – сказала горничная. Алехин спустился вниз. Здесь звуки музыки стали заметно громче. Дверь была раскрыта – еще одна месть Грейс. Алехин увидел жену, сидящую за роялем, молодого худого Гарольда со скрипкой и коренастого мужчину с эспаньолкой и тщательно прилизанными волосами. Короткие толстые ножки сидящего мужчины осторожно обнимали виолончель.

– Кто говорит? – не расслышав, переспросил Алехин. – Гвендолина? Здравствуй, – закричал он в трубку по-русски. – Что?! Когда?! – нетерпеливо переспросил Алехин и вдруг, раздраженный неуместной музыкой, пронзительно закричал в открытую дверь гостиной: – Прекратите играть!.. Сейчас же!

В горячке Алехин крикнул сначала по-русски, затем, увидев вытянувшиеся лица, повторил по-французски.

– Отчего умерла?! – допрашивал Алехин Гвендолину. Его пронзительный голос звучал жутко во внезапно наступившей тишине. – Неизвестно? Когда похороны? Я приеду.

Повесив трубку, он бегом поднялся на второй этаж, зашел в кабинет и зло повернул на два оборота ключ в двери.

Бутылка коньяка перекочевала с полки на письменный стол и опустошалась с невероятной быстротой. «Вот уже нет Нади, – повторял сам себе и все-таки не мог поверить Алехин. – Ушла совсем, навсегда. Единственный человек в этом мире, кто любил тебя по-настоящему. Надя, она отдавала все свои силы, чтобы создать условия для твоего успеха, охранить от злой судьбы. Что таить, еще большой вопрос: стал бы ты чемпионам мира без Нади? И чем ты отплатил ей? Черной неблагодарностью, бросил одну, потерянную, забытую. Даже и не вспоминал. А она?! До последней минуты ее мысли были о тебе, о твоей судьбе терзалось ее доброе сердце».

Алехин вспомнил последнюю встречу с Надей. Небольшой турнир в пригороде Парижа, полдень, ласковое солнце позднего бабьего лета. Алехин доигрывал длинную партию, отложенную накануне. Нудная позиция – прямого выигрыша нет, приходится выжимать небольшой перевес в эндшпиле. Все было ясно Алехину; не думая, делал он очевидные ходы п сразу отправлялся гулять между столиками. Народу в зале было мало, доигрывалось всего четыре партии.

Вдруг Алехин остановился в оцепенении. В углу зала, там, где красный канат прикреплялся к стене, сидела Надя. «Не может быть, – в первую минуту не поверил глазам Алехин, – что ей здесь делать?» Но это была она. Надя сидела молчаливая и притихшая, черный костюм подчеркивал ее потерянность в пустом зале. Алехин не отрывал глаз от одинокой фигурки в черном. Но вот она подняла голову, их взгляды встретились. В глазах Нади на мгновение промелькнул испуг.

Алехин подошел к растерявшейся женщине и, не произнеся ни слова, поцеловал ей руку. Надя устремила на бывшего мужа вопросительный взгляд добрых карих глаз.

– Прости, Саша, – смиренно и тихо прервала Надя тягостное молчание. – Мне так хотелось побыть с тобой. Если ты против, я уйду.

– Нет, нет, – поспешил успокоить ее Алехин. Они долго смотрели в глаза друг другу. Надя осунулась, похудела и заметно постарела. Под глазами появились темные круги, в черных волосах искрились седые волосы. Видимо, она уже перестала краситься. Растерянно перебирая пальцами по канату, Надя всматривалась в дорогое ей лицо Алехина. Он тоже изменился: глаза утратили жизнерадостный блеск, лицо опухло, под глазами повисли синеватые мешки.

– Зачем ты пьешь, Саша? – с тоской и доброй заботой спросила Надя. – Ведь скоро матч с Эйве.

Она притянула к себе руку Алехина и прижалась щекой к его ладони. Алехин испугался, Грейс обещала зайти за ним и в любую минуту могла появиться в зале. Как бы почувствовав его замешательство, Надя поднялась, одним кивком простилась с Алехиным и пошла из турнирного зала. Сквозь раскрытую дверь Алехин еще долго видел, как она удалялась с опущенной головой, вся в черном, еще прямая и стройная…

Бутылка кончилась, Алехин опьянел. Ему не хотелось выходить из кабинета, не хотелось встречать ни Грейс, ни гостей, ни прислуги. Не снимая пиджака, он лег на кушетку.

– Вот и все! – тихо проговорил он.

Его голос странно прозвучал в мертвой тишине. Испуганный недавней вспышкой Алехина, огромный чужой дом молчал.

11

«Зачем ты пьешь, Саша?»

Ветер неистово рвал полы плаща, трепал волосы. Какой страшный ветер! Не часто бывает в Париже такая погода. Алехин пробовал идти боком, поворачивался спиной: пронзительный ветер проникал сквозь одежду, вызывал дрожь во всем теле.

«Пора надевать пальто, – подумал Алехин. – Холодно. Хорошо, что выпил порцию коньяку в кафе, чуть согрелся. Все равно холодно. А ей уже не холодно и никогда не будет холодно. Бедная Надя! Б-рр!..

А зря я не поехал в такси, – продолжал рассуждать перезябший чемпион. – Почему-то показалось неудобным ехать на машине в церковь. Да еще на похороны. Ложная стыдливость, боишься суда людей. Надя всегда