его опционов, коих осталось теперь двое. При этом он то и дело поправлял сползающий на лицо посеребренный шлем с красным пучком наверху. — Великая мудра и не стала бы просто так отзывать нас. Нужно прислушаться. Это наверняка военная хитрость, которая приведет нас к скорейшей победе!

— Плевать я хотел на эту самку(презрительно). Настоящий мужчина всегда предпочтет верного друга! А из-за этой ведьмы нас постигли все те беды. Если пойдем и дальше за ней, то все тут ляжем, — неистовствовал обладатель золоченого наголовья с поперек размещенным красным гребнем. — Слушай меня! Все, кто со мной — за мной!

— Я увожу свою турму!

— И я!

— А мы за тобой, Крепкобородый! — воскликнул декурион, очень желавший стать опционом, а потому увлек за собой все три десятка обезглавленной турмы, чем заслужил одобрение центуриона, словно бы задержавшего взгляд на филейной части желтобрюхого в бронзовом шлеме со скромным пучком. Ну или показалось. — В бой, легионеры! Не подведём командира!

— Уррра-а-а!!! Вы лучшие! Верю в вас! — раздалось откуда-то со стороны.

— А? — даже замер на месте центурион. — Чего он там встал и орёт? Сюда иди, придурок! Помоги нам лучше здесь.

— Вы невероятные! Я горд, что знаком с вами! Я всей душой за вас! Вы наша надежда! — горланил нарядно одетый центурион у костра на краю лагеря.

— Он подбадривает нас! — не преминул снова продемонстрировать лояльность амбициозный декурион. — Он верит в нас. В Вас, мой командир! Он как бы говорит всем сомневаюшимся, что наши шесть, эм, уже четыре десятка переломят ход сражения и принесут окончательную победу! Так разве ж не ответим мы на столь горячий призыв? Не проявим истинную...

— Его убили! — заорал вдруг один из буробоких, когда вражеская пуля сразила «болельщика».

— Твари!!! Они снова убили нашего боевого товарища! — гневно воскликнул центурион и бахнул кулаком о стену, в свете луны еще более серую, на вершине вала, куда они все уже взобрались. — Скоты! Нелюди!

— Он отдал свою жизнь не зря, Крепкобородый! Как герой он сложил голову, чтобы пробудить в сердцах волну праведного гева и всесокрушающей ярости, что настигнет и сметёт наших врагов. Скорее бы уже, командир, — опасливо оглядываясь, закончил свою речь желающий побыстрее оказаться поближе к тем, кто не стреляет неведомо откуда, а привычно машет заточенной железкой. — Осталось совсем немного — мы почти у цели, центурион!

— За мной! На стену!

— Эй, морды, пшли нах отсюда, — свесившись со стены, крикнул на непонятном человечьем какой-то бородач и выстрелил прямо в лицо синеспиному.

— Не прекращай, Красивый! Гаси их, — подбадривал Хромой единственного во всем Надобрывинске, кто был вооружен стрелковым оружием и, как видно, не растратил все стре́лки на тренировочных пострелушках. — Да, так! Мочи их!

— Ща будет, Хромой! Ща я их... Проклятье! Мимо.

— Вот ты косой! Почти в упор не попал, бл...

— Не-не, это случайность, бро!

— Не торопись, Вит! Целься лучше! — крикнул чей-то звонкий голосок, а на правом бастионе мелькнула фигурка в белом комбезе.

— Так, довольно ждать! А ну, закидывай лобастых дротиками, парни! — крикнул Хромой, и со стены в упрямо взбирающихся по ней полетели недлинные пластиковые трубки с тяжелыми гранеными наконечниками, ни то литыми, ни то кованными, но однозначно металлическими. — Гуще мечи! Резче! Живее! Ещё! Вишь, как соскальзывают туши толстожопые. Ха-ха! Это вам не по бревнам лезть. Тут всё ровненько да гладенько, ну и куда тверже дерева.

— Вот только когти у них ого-го. Видал, как лезут. У, хари!

— Ты не отвлекайся, Красивый! Пуляй давай! Самых мордатых выцеливай! Вот же ж матёрые какие. Да со щитами за спиной, как погляжу. Надо же, — неодобрительно покачал головой Хромой, который, пока контроллировал ход боя, успевал еще и потрындеть. — А ну, поднажми! Закидываем-закидываем их, парни, пока они не влезли сюда. А то потом эти туши щитами прикроются, и хрен вы их пробьете. Еще залп! Еще мечи! Еще разок! Давай!

— Я всё! Пустой, — крикнул Вит Холтаф по прозвищу Красивый, когда расстрелял остававшиеся у него семь стрел, и при этом уничтожил пятерых лобастых. А отдав подскочившей девице свою стрелялку, принял у нее шлем и подмигнул. — Ну чё там, Хромой, рубим это мясо? Одни буробокие остались. Раз, два, три... семнадцать!

— Жди там! Пока работаем дротиками! Ещё! Резче! Всё! Все назад. Хмурый, твой выход! — крикнул Хромой, когда первые орки взобрались достаточно высоко на стену, чтобы до них можно было дотянуться копьями. — Коли их, не стесняйся!

— Кто-то еще стреляет! — вдруг воскликнул один из гвардейцев-штурмовиков, увы, пока без своего штурмового вооружения. Кроме волшебного меча и достойного доспеха, разумеется. — Из леса, кажись, пуляют. Но не часто.

— Это Толстая, должно быть. Вышла наконец на подходящую позицию и, как лучшая из стрелков, решила нас поддержать! — прокричала Командорша с бастиона.

— Не высовывайся! Твоё дело — медецина. Ну и эвакуация, если остальные тоже пойдут на штурм, — отругал ее Хромой. Но продолжил ворчать. — И чего им не спится? Чего, спрашивается, полезли посреди ночи. Да еще и таким малым числом. Неужто обозлились на неуловимых и так больно жалящих девок Быстрой? О, хорош, Хмурый! Сразу троих скинули. Отлично тыкаете, парни. Давай еще! Нраицца!

— Да и Толстая, вон, жахает просто изумительно, — восхитился Красивый, когда уже третий орк с дырой в спине улетел вниз.

— Ай! Меня ранили, меня... О, целый! — завопил вдруг один из армейцев Хмурого, причем тут сейчас были лучшие. То есть временно сведенные в один отряд бойцы из некогда 2-го десятка и самые крепкие да толковые из новичков. Как раз один из последних и получил удар когтистой лапой в грудь, защищенную не пробитым, но изрядно смятым подобием линоторакса. То есть еще старого образца клеенная защита. А выронив щит, которым не сумел прикрыться, запричетал. — Сссс, больно-то как. Рёбра мои.

— Санитар! — крикнул как всегда сосредоточенный Хмурый. А указв на бойцов резерва позади, из новичков получше, распорядился. — Ты, заменить его! Бойцы, не подставляться! Щит и копье — ваше всё! Так, всем, два шага от края! Ровнее! Приготовиться! Коли! И-и два! И-и-и три!

— Отводи своих, Хмурый. Против их щитов вы не вывозите. Все мои, вперёд! — не утерпел Хромой,