вопрос, почему на такую тяжелую работу, как строительство новых городов, посылают стариков и семьи с маленькими детьми. А молодых людей распределяют на работу в Терезине. Я тоже получила распределение и на следующий день начала работать в швейном цехе.

С чердака меня переселили в женский блок в здании бывших казарм. Туда же вместе со мной вселился и мой новый друг — постоянный страх. Страх эшелонов, наказания, голода, болезней и одиночества. В узкой вытянутой каморке мы теснились втридцатером на деревянных трехъярусных нарах, но все равно жить в четырех стенах было лучше, чем спать на чердаке. Я отдавала себе отчет в том, как мне повезло, что я не застряла под крышей, где нельзя было пошевелиться, дуло со всех сторон и протекало из щелей. В казармах тоже было холодно, но точно не так, как на чердаках, в деревянных сараях, подвалах или сырых крепостных темницах, где приходилось ночевать менее удачливым.

Большую часть дня я проводила в швейном цехе, закутавшись во всю теплую одежду, которая у меня была с собой. Я чинила немецкую униформу и, сжимая окоченевшими пальцами грубую шершавую материю, радовалась, что сижу под крышей и мне не приходится на улице рыть траншеи и заготавливать строительные материалы или работать в большом цирковом шатре на площади, где собирали и готовили к отправке в Германию запчасти для двигателей. Я вспоминала маму, в душе благодарила ее за предусмотрительность, с какой она нам всем помогла собрать чемоданы, и надеялась, что там, на востоке, им с бабушкой и дедом живется лучше и они не страдают от холода и голода.

От голода я страдала почти постоянно. На завтрак нам давали жидкость, которую называли кофе, на обед — баланду или парочку нечищеных картофелин под соусом, на ужин — хлеб и иногда маргарин.

Но сильнее даже, чем голод, меня мучили тоска и одиночество.

Когда я впервые перешагнула порог барака и нашла предназначенную мне койку, никто не обратил на меня внимания. Комната была полупустая, потому что у многих женщин были в других блоках гетто родственники, и свободные вечера они старались использовать, чтобы повидаться с семьей. Некоторые женщины, облокотившись на нары, разговаривали, другие лежали и отдыхали. Кроме нар и чемоданов в комнате ничего не было. Ни стола, ни шкафа, ни стула… ничего.

Поколебавшись немного, я сунула свой чемоданчик под нижний ярус. Мне хотелось посидеть, но я не знала как. Моя койка была посередине, так что, свесив ноги, я мешала женщине снизу, а головой упиралась в верхний ярус. Я немного повертелась и в конце концов легла.

Верхние нары дрогнули, из-под деревянной рамы показалась голова.

— Когда ты приехала?

Девушка, похоже, была моей ровесницей, так что ее обращение на «ты» меня не удивило.

— Позавчера. — ответила я.

— Меня зовут Ярка, — сказала девушка и протянула мне руку. — Так неудобно. Можно к тебе? Будет лучше разговаривать.

Я кивнула, Ярка спустилась с верхних нар на пол и вскарабкалась ко мне на койку. Я подвинулась к самой стене. Близость совсем чужого человека мне не особо нравилась, зато я уже не чувствовала себя так одиноко.

— У тебя тут кто-нибудь есть?

Я покачала головой и хотела объяснить, что моя семья отправилась дальше на восток, но Ярка не ждала продолжения.

— У меня тут есть парень. Он работает в самоуправлении, в техническом отделе, так что если тебе что-нибудь понадобится…

Я ничего не ответила, потому что в то время еще не подозревала, как важны в Терези-не любые связи. По знакомству можно было получить жилье получше, работу попроще или раздобыть лишнюю порцию еды. Порой протекция могла спасти и от отправки эшелоном.

— Тебе тоже стоит завести парня, — сказала Ярка.

Это совсем сбило меня с толку. Ведь парня нельзя взять и завести. У меня был роман с Ярославом, это значит, что мы встретились, понравились друг другу и стали встречаться, чтобы однажды пожениться и провести вместе всю жизнь. Во всяком случае, я так считала.

Я собиралась уже спросить у Ярки, что она имеет в виду, но она уже тараторила дальше.

— Лучше всего найти кого-нибудь из самоуправления или из кухни. — Она улыбнулась. — Хорошо, что у меня теперь тут есть подружка, а то с Майеровой особо не поболтаешь. — Она помолчала. — Хотя, конечно, жалко, что ее отправили эшелоном на восток, этого и врагу не пожелаешь.

Я оцепенела.

— Почему все так боятся отправки на восток?

На этот раз Ярка не сразу нашлась с ответом.

— Потому что никто из тех, кого отправили на восток, больше не давал о себе знать. Странно, тебе не кажется?

Да, очень странно. Мы обе задумались над тем, что это может означать.

— Если хочешь, я расскажу тебе все, что знаю о наших соседках, — помолчав, сказала Ярка, и до меня только теперь дошло, что она столько трещит, чтобы заглушить тревожные мысли.

За каких-то полчаса, которые она пролежала на моей койке, мне довелось услышать немало подробностей жизни и замечаний о каждой женщине из нашего блока. Не успела я решить, стоит ли водить дружбу с Яркой, как что-то шлепнулось мне на одеяло.

— Тебе подарок, — раздалось с верхнего яруса.

Я пошарила рукой и нащупала картофелину. Большую картофелину. Да, Ярка хорошая подруга. И картошка тому доказательство.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мезиржичи, лето 1945

— Ганочка…

Пан Урбанек был в замешательстве. Он говорил что-то без умолку, его голос перескакивал с радостных высот на сочувственные глубины, но мне было сложно сосредоточиться на содержании. Я была совсем без сил, и со всех сторон на меня обрушивались воспоминания. Я боялась спросить, что стало с Розой, потому что была уверена, что и так знаю ответ. Мы оставили ее в городе совсем одну. Какой шанс был у юной еврейской девушки уцелеть