Некоторые блогеры хуже террористов действовали. Шумиху поднять пытались и охваты своих каналов увеличить. Ощущение сложилось, что не осталось больше правдивых источников. Некому верить, отсюда паника. Кто-то скрывал информацию, кто-то преувеличивал. А оставалось что? Нам что оставалось?

Если до звонка его мамы я немного нервничала, но больше ждала, когда всё закончится, то после... впала в какой-то парализующий шок. Когда умом всё понимаешь — он живой, нас обманули. А поделать ничего не можешь.

Я мысль допустила... пусть ненадолго, на несколько секунд. Меньше минуты. Но на это время я поверила, что Дениса, возможно, нет больше. И уже никогда не будет. Его улыбки, его смеха, объятий.

Дурно стало, я на колени рухнула, руки к лицу прижала и в немой истерике закатилась. Встать не могла, ноги отнялись будто. Я не верила раньше, что горе таким сильным бывает. Казалось, что люди преувеличивают в книгах и кино свои страдания.

Меня иначе воспитывали. О себе думать, о комфорте, об успехах и достижениях. Меня не воспитывали любить — лишь устраиваться получше, чтобы не повторить судьбу мамы. Я такой сукой была моментами.

Мама Дениса после смерти отца десять лет одна ребёнка растила... Как же так? Я всё понять не могла. В глубине души почему-то была уверена: невозможно так сильно любить мужчину, что мира без него не видеть. Света не видеть. Так сильно скучать, что задыхаться.

Я встать не могла, так плохо было. Читала и перечитывала сообщение, что жертв нет. Пока нет.

Я раньше, кажется, никогда не любила.

Денис связался со своей мамой в обед. Объяснил кратко, что занимался эвакуацией людей из поселка, был занят. Поругал её и приказал, чтобы мы с ней дурью не маялись и своими делами занялись. Всё под контролем. Запретил телевизор включать до его возвращения. Он в оцеплении, но в гущу событий не полезет. Она немного успокоилась, а я — нет. Ведь... что ещё он мог сказать матери?

Время шло. Минуты тянулись, в часы никак не желая превращаться. Я была непослушной и вновь полезла в интернет. А там... СМИ нагнетали с особенным усердием. Рассказывали о заложниках, вываливая интервью с их родственниками. Кое-кто из последних объединился в банды и, вооружившись травматическими пистолетами, пытался прорваться в поселок и лично взять этот чёртов дом штурмом, открыв при этом бойцам второй фронт. В комментарии лучше было вообще не заходить: оценки действиям полиции и спецназа сыпались со всех сторон. Поразительно, откуда в нашей стране так много осведомлённых в военном деле людей. Каждая вторая домохозяйка могла дать фору любому полковнику.

К вечеру понедельника ситуация не изменилась, разве что накалилась до предела по обе стороны забора.

Мне стало страшно заходить и читать всё это, но и не читать я тоже не могла. Просто молилась, чтобы всё скорее закончилось и он вернулся домой. Обратил внимание на мои пропущенные. Я почему-то точно знала, что его они разозлят.

Я ужасная трусиха на самом деле. Весь этот месяц, что мы в разлуке, надеялась, что Денис сам приедет или позвонит. Даст какой-то знак. Сама-то обиделась, ни за что на свете бы первая. Серёжки, его подарок, нашла и надела. Простила обман. Что ещё от меня нужно?

В глубине души же мечтала, что он выложит сторис с мостом, тогда я обязательно отправлю реакцию. И он напишет что-нибудь грубое, например: «Успокоилась?». Но Денис ничего не делал, чтобы спровоцировать нашу встречу. Раз не делал, значит, не хотел.

Штурм произошёл поздним вечером. Сначала прогремели взрывы, потом началась атака. СМИ взорвались миллионом версий. На видео с места событий творился какой-то ад!

Заложников спасли, но среди бойцов были пострадавшие. Точных данных не публиковали — каждый плёл, что хотел.

Я подождала немного и принялась звонить его сослуживцам. Всем, кого знала, но они либо не видели Дениса, либо сами не отвечали.

До его квартиры я добралась словно в бреду. Дорогу не помнила. Осознала уже, как в прихожую захожу и разуваюсь. Пока ехала, сообщения ему строчила.

«Где ты?»

«Ты в порядке? Почему молчишь?»

«Я сама тебя убью! Когда ты объявишься? Мы с твоей мамой себе места не находим».

«Денис, господи, я умоляю тебя, ответь».

«Боже, Денис, боже мой».

Чайник щёлкает.

Снова. Да сколько можно греть этот кипяток!

Я качаю головой и закрываю лицо ладонями. Он же не думает, что ему нечего терять?

Как страшно вот так ждать. Шесть часов прошло, как всё закончилось. Где он? Почему не звонит? Где этого бездумного сопляка ноги носят?

Ненавижу его! Как же сильно я его ненавижу!

При этом чувствую себя виноватой. Но не так, как раньше. Мои руки в порядке, ни разу не было потребности ранить себя.

Моя боль совсем других оттенков. Она не связана с презрением к себе или обманутыми ожиданиями, ошибками. Она... о тоске по мужчине. С которым было хорошо. Действительно надёжно и сладко. Даже ссориться — эмоционально и остро. С ним классно даже ссориться.

Я ведь думала этот месяц. Всё время. Вспоминала, слушала себя. И хотела к нему. С каждым днём всё сильнее.

Стоит ли пытаться войти в реку второй раз? Зачем люди мирятся после разрывов?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно оказаться на моём месте.

Тихий щелчок замка тисками сердце сжимает. Оно останавливается, а потом молотить начинает как бешеное, и я понимаю, что либо снова схвачу паническую атаку, либо увижу Дениса. Подскакиваю на ноги, вытираю щёки и бегу к двери.

Денис заходит в прихожую, включает свет, видит меня и застывает.

Живой.

Он живой. В форме, грязный как чёрт, уставший, но живой! Я руки к груди прижимаю. В его глазах огонь и сталь, немая решимость. В них много всего нового, незнакомого мне, и я вмиг робею.

Он смотрит на меня, а я замерла и не двигаюсь. Совершенно не умею не то что унижаться — даже прощения просить. Денис ошеломлённо переводит взгляд на дверь, на свой шкаф, словно в попытке убедиться, что не ошибся квартирой. В следующую секунду выдаёт глубокомысленно:

— Блть.

Я улыбаюсь, потому что внутри всё расцветает. Скучала.

— Думал, ноги снова к тебе привели! — восклицает он слегка ошалело, словно злясь на самого себя за слабость.

Меня на части разрывает.

«Снова».

Он сказал «снова». Привели ко мне ноги. Он уже приходил, оказывается!

Я, кажется, с ума схожу окончательно, потому что ничем не могу объяснить своё дальнейшее поведение. В три шага преодолеваю расстояние между нами и на грудь его кидаюсь. Обнимаю крепко-крепко.

Утыкаюсь в его шею.

— Почему ты, гад такой, не писал и не звонил! — ругаюсь. — Чудовище.