Эта политика вовсе не означала слепого пристрастия ко всему иностранному. Цель, которую ставил перед собой Петр, была ясной и прагматичной: использовать технические достижения для преобразования России. Иностранцы приглашались на службу и получали всевозможные льготы при одном условии, которое оговаривалось в каждом контракте: «Учить русских людей безо всякой скрытности и прилежно». Случалось, что иностранные умельцы пытались утаить профессиональные секреты. Так, англичане, приглашенные, чтобы наладить производство табака, уезжая из России, пошли на крайние меры, желая, чтобы их технология осталась для русских тайной. Как ни удивительно, английский посланник Чарлз Уитворт не только одобрил намечавшийся погром оборудования, но и сам принял в нем участие: «Москвитяне главным образом домогаются узнать состав жидкости, в которой табак приготовляется и окрашивается… Перед отъездом мастеров русские рабочие были отпущены, как бы только на время, а вечером я явился в мастерскую в сопровождении Парсона, моего секретаря, и семерых слуг: мы большую часть ночи провели в разрушении материалов и инструментов, из которых некоторые оказались до того прочными, что нам при ломке пришлось поднять порядочный шум. Тут стояло одиннадцать заколоченных бочек, до четверти наполненных табачной жидкостью в разных моментах приготовлении: ее я приказал вылить. Сломал я большой крутильный станок, около шестидесяти катушек для свертывания, три машины, вполне установленные для крошки табака, с двух других сняли планки и рычаги, несколько больших машин для прессования табака разнесено вдребезги, винты их испорчены, деревянные части поломаны, медная обшивка содрана, около двадцати прекрасных сит изрезано в куски, – короче, ни одна вещь не оставлена в целости… на следующий день слуги возвратились и сожгли все деревянные обломки».

Если бы Петр узнал о том, что бесчинство это учинил английский посланник, тому наверняка бы пришлось незамедлительно покинуть Россию.

Бывали случаи, однако, когда русским удавалось перехитрить скрытных иноземцев. Близ Петербурга Петр основал фабрику, где выпускались ленты и позументы. Один сметливый подмастерье, схватывавший все на лету, научился изготовлять любые позументы, но только тогда, когда материал был заправлен в станок. Иноземный мастер, руководивший фабрикой, всегда проделывал подготовительные операции сам и запрещал русским работникам наблюдать за ним. Петр пообещал награду тому из подмастерьев, кто сумеет разузнать секрет. Сообразительный паренек просверлил в стене маленькую дырочку, затаился и подсмотрел, как мастер налаживает станок. Запомнив, как это делается, подмастерье доложил царю, и тот устроил ему проверку. Станок установили прямо во дворце и велели приступать к работе. Испытание прошло успешно: довольный царь расцеловал юношу, наградил его деньгами и назначил мастером взамен иноземца.

* * *

Воздвигая на берегах Невы новую столицу, Петр задумывал ее не только как бюрократический муравейник или гигантский плац для гвардейских парадов. Прежде всего, он хотел видеть Санкт-Петербург морским портом и торговым центром. Поэтому царь всячески стремился к тому, чтобы товары направлялись в Петербург, минуя другие порты, в первую очередь Архангельск, морской путь к которому был кружным и долгим, зато привычным. Многие купцы, как русские, так и иностранные, не хотели сворачивать со знакомого, налаженного курса, и царя засыпали петициями и жалобами. Однако тот с каждым годом все упорнее настаивал на изменении торговых маршрутов. Наконец в 1722 году он запретил вывоз из России через Архангельск любых товаров, если только они не произведены на берегах Двины. В том же году Санкт-Петербургский порт обогнал Архангельский по грузообороту и стал одним из ведущих портов империи, уступая лишь Риге. К концу правления Петра объем российской внешней торговли превзошел его самые смелые мечты. Морская торговля возросла вчетверо. В 1724 году в порту Петербурга бросили якорь 240 западных купеческих кораблей и еще 303 посетили Ригу, а в 1725 году в балтийских портах России побывало уже 914 иностранных судов.

Но Петру не удалось добиться другой цели – создать собственный торговый флот. Он хотел, чтобы русские товары перевозились на Запад русскими купцами на русских же кораблях, но этому воспротивились морские державы, не желавшие отказываться от старых привилегий. Еще в древнем Новгороде купцы пытались наладить вывоз товаров на своих судах, но против них ополчился весь Ганзейский союз, который добился права закупать товары в Новгороде и далее переправлять их самостоятельно. Позднее один предприимчивый купец из Ярославля сам доставил в Амстердам партию мехов, но голландские торговцы, сговорившись, не купили у него ни одной шкурки, и в результате ему пришлось возвратиться со своим грузом в Архангельск, где у него немедленно и за хорошую цену приобрел все меха тот самый голландец, на чьем корабле потерпевший неудачу купец вернулся в Россию.

Еще в начале своего царствования Петр предпринял попытку изменить сложившееся положение. Апраксину, бывшему в то время воеводой Архангельска, приказано было построить два небольших корабля, чтобы доставлять на Запад русские товары под российским флагом. Царь понимал, что появление этих судов за границей может вызвать противодействие, и долго раздумывал, куда их направить: англичане и голландцы встанут на дыбы, французы вообще вряд ли всерьез отнесутся к российскому флагу. И все же он распорядился послать корабли во Францию, хотя и отступил от первоначального замысла, – большую часть пути корабли проделали под голландским флагом. Затея не увенчалась успехом, один из кораблей был конфискован французами, и его возвращение стало предметом долгих дипломатических переговоров. Петру так и не удалось добиться своего: англичане и голландцы сохранили фактическую монополию на морские перевозки и торговлю в портах России.

Несмотря на это, Петр не испытывал неприязни к иностранным капитанам и морякам. Напротив, он радовался всякий раз, когда иностранные торговые корабли заходили в российские порты, встречал их радушно, а с капитанами обходился как с товарищами, собратьями по мореходному делу. Стоило иностранному судну бросить якорь в Кронштадтской гавани или Петербургском порту, как на борт являлся Петр. Он бродил по палубе, осматривал оснастку судна и живо интересовался всеми новшествами. Голландские капитаны, ежегодно ходившие в Санкт-Петербург, привыкли к монаршим посещениям и, встав на якорь, готовили в каютах ром, вино, сыр и бисквиты, ожидая, что вскоре прибудет царь и начнет подолгу расспрашивать их о дальних морских походах. В знак ответного гостеприимства государь приглашал моряков сойти на берег и посетить его двор, и редко случалось, чтобы после такого визита капитан и вся его команда поднимались на борт своего судна трезвыми. Как отметил один современник, «нетрудно понять, что людям такого образа жизни прием приходился по вкусу, и они с удовольствием брали курс на Санкт-Петербург».

Добрые отношения с иностранными моряками Петр не хотел омрачать ничем. В 1719 году, когда разрабатывались новые таможенные правила для Петербургского порта, царю представили на одобрение первый вариант документа. Один из пунктов, в частности, гласил, что суда, доставившие контрабандный груз или пытавшиеся провезти товар без уплаты соответствующей пошлины, подлежали конфискации. Петр решительно вычеркнул этот пункт, объяснив, что время суровых санкций еще не пришло: меньше всего он хотел сейчас отпугнуть иностранных купцов и капитанов.