за это сбегай мне на станцию и подай телеграмму…

— Пишите, что ли, — грубо согласился он.

Утром мертвец, которого, оказалось, звали Митькой, прекрасно отвез меня на станцию и даже не просил на водку. Оказалось, что он служит у хозяина двора и собирается жениться… Парень рабочий и шелковый.

Можно ли после этого верить в сверхъестественное?..

Отцовская кровь

Независимо от времени года и суток, он не пропускал ни одного уличного скандала, если только скандал происходил или еще намечался при нем. Должно быть, у него это было наследственное, потому что и отец его, параличный старик, ухитрялся затевать ссору с проходящими мимо, даже в те редкие моменты, когда его, вывезенного в кресле погреться на солнышке, оставляла одного сиделка. В городе у нас рассказывали, что один раз какие-то два мастеровые, выведенные из себя приставаниями старика, вывалили его из кресла на тротуар; прибежавшая сиделка в ужасе застала и старика, и кресло опрокинутыми, причем кресло, как подобает неодушевленному предмету, лежало молча, а старик во время бесплодной попытки подняться собственными силами громко и нехорошо почему-то ругал соседей, выпускающих собак без намордников.

Сын его, мой приятель, не раз вспоминал с тайной завистью эту отзывчивость к уличным происшествиям, которой славился отец. В те минуты, когда мне приходилось вталкивать его на извозчика, или некрасиво оттягивать за рукав от соблазна раздуть небольшое происшествие с чужой кошкой, или неверно взятым билетом до размеров события, увеличивающего практику мировых судей, он всегда говорил со вздохом:

— Вот отец бы здесь был… Что я…

Это было, конечно, преуменьшение своих достоинств. Характерную черту своего рода Володя проявлял несравненно сильнее, чем его параличный предок.

* * *

— Здесь, кажется, свободное место?

— Видите, что двигаться некуда.

— Мне кажется, что даме можно было бы и усту…

— Сам полчаса на ногах проторчал.

Казалось бы, что самого экспансивного человека такой разговор в трамвае не оторвет от чтения объявлений в вечерней газете, но Володя рефлексировал на все. Я сразу замечал, что он начинает ерзать на месте и подыскивать подходящие слова для вступления. Начинал он, впрочем, мягко:

— Виноват… Вот вас дама просила уступить место…

— Ну, просила, а вам что? — хмуро отзывался человек в котелке и с портфелем.

— Вы мужчина, и вам следовало бы…

— А вам какое дело?

Даже этот немногосложный диалог сразу давал возможность Володе переменить официальный тон на более интимный.

— Расселся, нахал…

— От нахала и слышу…

— Что? Я нахал? — Володя радостно, встревоженно осматривал невольных свидетелей, осторожно отодвигавшихся от него, и, поймав нить события, угрожающе надвигался на человека с портфелем. — А вот я тебе покажу…

— Ничего, я постою, — робко вмешивалась дама. — Я постою…

— Нет, вы сядете, мадам, — решительно отвергал чужую уступчивость Володя, — А вот он у меня из трамвая вылетит…

— Сам вылетишь… Мальчишка…

— Мне выходить сейчас… — умоляюще обращалась дама.

— Всем сейчас выходить, мадам… А вот этому животному я сейчас пропишу…

— Кто животное? Я?

— Ты.

— Я?

— Ты.

Вполне естественно, что на следующей остановке большинство пассажиров сразу решало, что чистый уличный воздух несравненно приятнее спертого воздуха трамвая. Новым пассажирам приходилось заставать уже развязку случайных прений, когда Володя угрожающе размахивал руками над головой человека с портфелем, а тот тупо смотрел на пол и прогнозировал события: ударить ли Володю или потребовать протокола.

Если я был вместе с Володей, всякое предложение успокоиться действовало на него нервирующе.

— Володя… Володя…

— Ну, что тебе?!

— Оставь…

— Я оставлю… Я оставлю, только пусть эта скотина вылезет из вагона.

— Кто скотина? Я скотина?.. Сам ты скотина…

— Ты слышал? — втягивал меня Володя в гущу происшествий. — После подтвердишь… Вот когда я возьму его да пригну.

Кончался скандал тем, что мы проезжали нужную нам станцию, а господин с портфелем незаметно вылезал на третьей остановке и, длительно стуча зонтом по земле, посылал вслед удаляющемуся трамваю кучу тех пожеланий, которые не располагают ко встречам и интимному знакомству.

* * *

Отцовская кровь набегала на Володино сердце даже в те моменты, когда, казалось бы, ей можно было находиться в совершенно спокойном состоянии.

— На тебе полтинник, — расплачивался Володя с извозчиком, передавая лишний гривенник, — лаку потом нажрешься…

— Собака жрет… — догматически заявлял извозчик, укладывая деньги в помятый кошелек. — А человек кушает.

— Ты еще поворчи…

Чувствуя, что все денежные расчеты кончены и он получил право быть свободным в выражениях и способах своего поведения, извозчик, по исконным обычаям своей профессии, решал продолжать так неискусно начатый разговор.

— А что мне, ворчать нельзя, что ли…

— А вот я тебя стащу с козел, — вспыхивал Володя, — ты у меня поговоришь…

По-видимому, отвечая больше своим мыслям, чем Володе, извозчик высказывался коротко и определенно:

— А кого и кнутом по роже хлопнуть можно…

— Ах, вот как… Ты так…

— Володя, — уныло вмешивался я, — смотри, народ собирается… Нас же у Пицыных ждут…

— Ничего, подождут… Ты поди вперед, я вот только с этим…

Мудрено ли, что, когда мы усаживались у Пицыных за чашку чая, снизу звонил швейцар с просьбой сойти к старшему дворнику тех двух господ из гостей, которые с извозчиком скандалили.

— Там околоточный дожидается…

— Что это у вас вышло? — любопытствовали хозяева и, не получая ответа от Володи, судя по их лицам, делали необоснованные предположения, что извозчик, отчаявшись получить плату за проезд мирным путем, решил прибегнуть к помощи полицейской власти.

— Нехорошо как это, — услышал я однажды шепот у себя за спиной. — Приходят пьяные, дерутся с извозчиками, а потом швейцар косо смотреть будет… Придется рублевку прибавить, а то письма внизу задерживать будет…

* * *

У садовых или цирковых касс, где мы должны были только дать оторвать талоны с заранее купленных билетов. Володя ухитрялся задерживаться до второго антракта. Иногда его возмущал отказ капельдинера пропустить кого-то с неподходящим билетом, и он требовал вызова всей администрации увеселительного учреждения, угрожая притащить их за ноги по лестнице личными силами: когда же при ближайшем рассмотрении билет обиженного оказывался использованным уже четыре раза в самых разнообразных местах, Володя принимал не менее горячее участие и в попытках капельдинеров вывести упрямого человека из здания или сада, причем быстрое исполнение этого предприятия почти всегда вело к тому, что нас не пускали обратно и самих.

Мы с ним жили в одной комнате, и естественно, что все прогулки совершали вместе. Когда через несколько месяцев я стал жить один, только тогда я понял, какое, в сущности, удовольствие самому вспоминать о своих шалостях в каком-нибудь саду или на гулянье, а не читать их в бесстрастных