— Конечно, в пристрастном освещении… Может, вы и меня через десять минут назовете поганым?.. Впрочем, если я мешаю, я могу, конечно…

— Ну что вы обижаетесь?.. Вот видите, я сейчас нашел, это — белый гриб, дорогой и вкусный…

— Да, но он подозрительно похож на мой… Шляпка, ножка… Ага, я и другой нашел…

— Покажите-ка…

— Смотрите, пожалуйста… Красота какая — красный и белые точечки… Такие, наверное, маринуют.

— Мухомор.

— Что мухомор?

— Гриб ваш.

— Гриб? Это что — очень дорогой сорт?

— Их не едят.

— Что же, их в цемент заливают или ленточкой перевязывают, что ли?

— Выбрасывают просто…

— Знаете что, — сухо и уклончиво заметил я, — если каждый гриб, найденный мной, будет вызывать такие нелестные замечания, то…

— Да вы не каждый собирайте…

Этот выход мне окончательно понравился. Я с удовольствием стал ходить вместе со всеми и, встретив гриб, просто наступал на него ногой: правда, при таком обороте дела в мою корзину попали только какая-то оригинальная еловая шишка и сильно мешавший при ходьбе шнурок от ботинка, но я не рисковал вызвать порицание.

Оказалось все-таки, что этот риск был, потому что через полчаса порицание окружающих вылилось в открытую и шумную форму:

— Это черт знает что такое!.. Вы сейчас два белых гриба раздавили…

— Разве эти жертвы так кричали, — хмуро полюбопытствовал я, — что привлекли ваше внимание?

— Да вы бросьте шутить… Мы ходим, ищем, ползаем, а вы их ногами давите…

— Если вам не нравится этот способ, — миролюбиво предложил я, — я могу просто садиться на них: результаты будут одинаковы…

— Мы вас больше не будем брать с собой…

— Если бы вы вынесли это решение еще вчера, я был бы значительно больше доволен…

— Тоже… Ходит и мешает…

Так как это было самое точное определение моей работы в то время, я спорить не стал.

* * *

В тот же день на кухне, куда грибники со вздохом облегчения сваливают все набранное в лесу, происходит обычно короткий, но характерный разговор.

— Нанесли, черти… С жиру бесятся…

— Жарить, что ли, надо…

— Жарить… Подашь им на стол, морду воротить будут: сметана гадкая да масло горькое…

— Барыня к ужину велела…

— К ужину и зажарим. В лавке была? Масло купила? А грибы-то купила? Ну и жарь.

— Их и жарить? А эти?

— Ты еще у меня поговоришь — эти… Что купила, те и жарь. Эти, эти… Разговорилась… А как господа дохнуть будут с поганок да с мухоморов, тоже разговаривать будешь?

За ужином счастливые и заспанные грибники с жутко скрываемым чувством отвращения набрасываются на купленные в соседней лавке грибы и с умилением произносят:

— Сами собирали… Четыре часа ходили…

— Ах, какая роскошь… Неужели сами? — стоически-холодно удивляется случайный гость. — Скажите — такие грибы, и сами…

Добрых полчаса еще разговаривают о грибах и кончают только тогда, когда один из самых безнадежно засыпающих грибников тыкает с широкого размаха вилкой в подгорелые котлеты и двигает блюдо к гостю:

— Кушайте… Куште, пжалста… Сами собирали…

В эти дни я совсем не выхожу к ужину.

1916

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

(1916)

Сверхъестественное

(Отрывки воспоминаний)

Первый сеанс спиритизма, на котором мне пришлось быть, оставил по себе тяжелое впечатление; воспользовавшись наступившей темнотой и особым нервным напряжением, так свойственным этим минутам, человек с резко очерченными чертами южного лица, принятый нами почему-то за медиума, вышел в прихожую и унес хозяйскую шубу. Уходя, он предупредил нас, чтобы мы ни в коем случае не разрывали цепи.

То, что он ограничился одной шубой, надо приписать исключительно его скромности. Мне снова пришлось услышать об этом человеке через несколько лет. По-видимому, медиумические наклонности его не пропали даром, и после одного из удачных сеансов он ускоренно очутился на скамье подсудимых, в качестве обвиняемого в восьмой краже. Казенный защитник утверждал, что род занятий подсудимого — спиритические сеансы — действительно не мог внушить ему достаточного уважения к чужой собственности.

Во всяком случае, вера во все сверхъестественное, которое должно оканчиваться такой ненужной пропажей вещей домашнего обихода, была во мне сильно поколеблена.

Я цинично разбивал все построения доверчивых людей о загробных явлениях и таинственных голосах.

— Так не верите? — убеждали меня идеалисты. — А как вы объясните… У моего знакомого в Пскове был такой случай. Умер у него зять. Лежит зять на столе, в саване. Вдруг взял и поднялся.

— А зачем это он? — требовал я разъяснения необоснованного поступка псковского зятя.

— Как зачем?.. Ведь мертвец, поймите…

— Чего же тут понимать: пьяный, наверное, был, — делал я попытки объяснить поведение беспокойного мертвеца.

— Кто пьяный? Мертвец?

— Ну да… А что?

— Да разве мертвецы пьют? Вы что? Следователь, что ли?

— Да вы-то что заступаетесь за них, — переходил я на более обидчивый тон, — третьего дня я вот тоже иду по одному переулку, вдруг подходит он ко мне — дайте, говорит, на ночлег, а от самого водкой разит. А вы — мертвец, мертвец. Этак всякий напьется, в бок ножом пырнет, окна выбьет, а на поверку выйдет, что он — мертвец. Много их…

Этим обычно кончались все попытки сблизить меня с целым циклом самых разнообразных явлений загробного мира. Если же я сам пытался рассказать кому-нибудь о сверхъестественном, то весь мой рассказ носил на себе явные следы пристрастного отношения к его героям и нескрытую тенденцию видеть во всем уголовную подкладку.

— Мне один человек говорил. — начинался мой обычный рассказ о соотношении сверхъестественного к жизненному. — у него был случай. Ночевал он в номерах. Вдруг слышит — ночью скребется кто-то сапогом в стену, песни непристойные поет и на гармонике играет. Играл-играл, пел-пел, вдруг как отворится дверь — и словно как облако какое вползает в комнату. Обомлел мой приятель. Язык к гортани прилип, слова сказать не может. И что же, проснулся утром, а ни часов, ни брюк — какие бывало. Вот они, привидения-то…

Бескорыстных, трудолюбивых мертвецов, которые приходили, бесцельно путали трусливых людей и уходили < радостным сознанием сделанного дела, — я не признавал. Стуки в стены, движения блюдечка и появления давно умерших родственников казались мне не доказательством существования чего-то необычайного в нашем мире, а — лишней работой для ближайшего мирового судьи.

* * *

Для меня лично появление мертвых родственников, которые выбирают обыкновенно