и холодных описаниях официальных представителей порядка.

Иногда — и это было чаще всего — Володя являлся защитником женщин, теряющихся от безграничной мужской наглости. Впрочем, ни разу я не слышал, чтобы Володя получил благодарность от защищенных.

— Сударыня… С одиночеством изволите гулять?..

— Оставьте, пожалуйста. По характеру и гуляюсь.

— Я думаю, что мое сообщество в данном приятном вечере…

— Ничего, я и одна… Я не из таких…

— Такая очаровательная в своей наружности дама…

Володя каким-то внутренним чутьем, а не простым невооруженным взглядом, замечал непорядки быта.

— Этот тип, кажется, пристает к женщине… Ты видишь, вот этот… Нет, не слева… В панаме.

— Кажется…

— Ага… Я его сейчас проучу… Послушайте, вы, тип… Вы чего к этой даме пристаете?

— Извините, господин, такой же билет для входа имею, и всякие посторонние лица…

— Я вам покажу, как лезть к приличной женщине…

— Уж и приличная… — фыркал человек в панаме.

— Как же вы смеете говорить…

— Хочу и говорю.

— А если я…

Приличная женщина, по-видимому, сильно заинтересованная всем происходящим, давала возникшему спору новое толкование.

— Да вы не ссорьтесь, — миролюбиво предлагала она, — ужинать так ужинать, а то меня подруга дожидается…

Несмотря на сильно изменившиеся обстоятельства, уведенный мною в сторону Володя все еще не считал себя удовлетворенным и глухо шептал:

— Ударить бы его, этого хама в панаме… Знал бы, как приставать…

— Володя, да ведь эта девица…

— Ну, знаю, знаю, а ты все равно не приставай…

— Может быть, ему нужно сначала познакомиться с ее матушкой или войти в доверие к ее дяде…

— Я, брат, такое тебе скажу, если ты еще будешь…

* * *

Несравненно хуже поступила с Володей одна дама, которую он действительно защищал от какого-то не в меру игривого инженера. Весь ужас этого ночного инцидента для Володи был в том, что инженер, остановленный в момент одного из настойчивых подходов к даме, сразу признал свою неправоту и изъявил желание извиниться.

— Так нельзя, — немного оторопев, возразил Володя.

— Я извиняю, — со слезами в голосе сказала дама, — дайте мне только уйти…

— Виноват, сударыня, — решительно заявил Володя. — Мы все должны поехать в участок, чтобы там засвидетельствовать..

— Я не хочу ехать в участок, — робко попросила дама, — у меня… У нас… Меня муж дожидается…

Володя был неумолим.

— Этого нельзя так оставить… Если вы отказываетесь ехать, я должен сейчас крикнуть полицейского… Нужно проучить такого…

— Он же извинился, — не зная, что делать, пискнула дама. — Вот и извозчик едет…

— А этот господин, оскорбив женщину, уйдет спокойно домой? Нет, извините…

Инженер оказался довольно тактичным человеком:

— Я охотно пойду с вами, но даму вы должны отпустить, раз она сама…

— Мне нужно… У меня дома… У нас дома…

Когда на Володин призыв прибежал полицейский, первая просьба, направленная к нему, исходила от дамы, выразившей настойчивое желание уйти.

— А кто не пускает? — удивился полицейский.

— Вот этот господин, — показал на Володю инженер, — я требую, чтобы он отпустил ее…

Обрадованная дама, конечно, бросилась к извозчику, а полицейский добросовестно составил, по требованию инженера, протокол с подробным описанием Володиных требований от дамы, чтобы та ехала в участок. Делу ход дан не был, но Володя часто вспоминал об этом, причем людям, близко стоящим к неизвестной даме, вряд ли было бы приятно услышать о ней в том пристрастном освещении, в каком о ней говорил Володя.

Прошло много времени, с тех пор как мы расстались с Володей. Наверное, он не переменился, и у него теперь только другой невольный бездеятельный соучастник его наследственных привычек, такой же мученик, как и я. Я мысленно жму руку этой тихой, безответной жертве.

Заканчивая этот маленький и несвязный некролог о живом человеке, я не могу не упомянуть, что тень Володи всегда преследует меня, когда приходится видеть шумное скопление чем-то обеспокоенных людей. Если даже пять человек ищут в вечерей темноте потерянный на тротуаре серебряный рубль[4] — я все равно опасливо перехожу на другую сторону: мне неизменно кажется, что сейчас из-за угла выбежит Володя, сразу найдет утерянную монету и вручит ее одному из добровольно ищущих, и непременно тому, кому эта монета никогда не принадлежала: подымется крик, оскорбленный владелец будет говорить неприятные фразы, и свой вечер я должен буду закончить где-нибудь, куда меня не тянут ни привычки, ни надобности.

Боязливо оглядываюсь я по сторонам даже в тех случаях. когда сам оказываюсь потерпевшим. В конце концов, неприятность от подозрения железнодорожного контролера. внимательно просматривающего ваш билет, — кратковременна и малоощутима для спокойного человека, но когда за вас вздумают заступиться с такой интенсивностью, что вам на первой же остановке приходится пропускать два очередных поезда, — это жестоко. Впрочем, у Володи есть верные сторонники. Недавно один мой знакомый с таким искренним чувством удовлетворения рассказывал, как он наказал человека, толкнувшего его в каком-то переулке, что на его предложение пойти вместе в оперетку я ответил молчаливым уходом по черной лестнице в гости к лицу, не имеющему ни телефона, ни постоянного адреса.

Многие из знающих меня охотно подтвердят этот, в сущности, неважный факт.

Искусство лжи

Человека, говорящего только одну правду, хорошо держать конторским сторожем, письмоводителем или выдать за него дочь. В других случаях жизни, особенно в простом житейском общении, это удивительно ненужные и скучные люди. Когда правдивый человек возвращается из театра домой — он подробно передает вам все содержание спектакля, начиная с того, какое количество времени проходит между первым и вторым действием, и кончая фамилией квартирной хозяйки героя; после этого вы на долгое время зачастите в кинематограф, избегая даже разговоров о театре.

Если он прочтет роман и вы попросите его рассказать о фабуле — он сделает это с такой пунктуальностью, что автор романа на продолжительное время сделается вашим личным врагом.

Его передача мягкости сегодняшней погоды, со всеми атмосферическими подробностями, заставит вас остаться дома и наглухо закрыть окна; доклад об отвратительной погоде — смело может толкнуть на длительную прогулку без зонта и шляпы…

Действительно, скрашивают жизнь только лгуны… Лгун всегда живет тем, что он вам наврет, заражая вас своей выдумкой, в которой он всегда главное действующее лицо. Если он вам рассказывает о трамвае, переехавшем старуху, которая с факирской быстротой выросла из столкнутой велосипедистом девочки, вы. главным образом, осведомляетесь не о состоянии здоровья бедной старушки или ответственности вагоновожатого, а о его. лгуна, самочувствии.

— Шел я, — экспансивно рассказывает он, — смотрю на свои ботинки и думаю: почему это у других гуталин носки под зеркало разделывает, а у меня мазь оставляет.