— Да, я уже слышал это слово, — кивнул Вяйно. — Прости мою поспешность и расскажи, что ты узнала.

— Ладно уж. Кто о тебе позаботится, как не мать? — ворчливо сказала девочка. — Всему причиной — старая смутьянка Лоухи. Похъёльцам пришла в голову вздорная мысль, внушенная им не иначе как самой Калмой. Некий ловкий рунопевец из рода Ловьятар колдовством вызнал верный путь к Мировой Оси. Они с Лоухи долго думали, как бы этим воспользоваться к своему благу. И придумали.

Девочка-богиня принялась рассказывать о похищенной частице Мирового Древа, заключенной в нутро ручной мельницы: с чего это началось, и какие последствия за собой повлекло. Впрочем, о последствиях Вяйно уже начал догадываться.

— Лоухи умна и осторожна, но даже ее малое вмешательство уже подтачивает основы мира. Представляешь, что началось бы, доберись до сампо этот безумец Рауни?

— Рауни уже ни до чего не доберется, — мрачно сказал Вяйно. — Но это всего лишь временная отсрочка.

Мы же с тобой понимаем, чем все это грозит. У всего в мире есть свое место. Недаром проведены границы и установлен порядок. Вниз — легко. Вверх — трудно. На север — пожалуйста. На юг — нельзя. Все в мире находится в равновесии и при этом непрерывно меняется. А что происходит теперь? Туны повредили Мировую Ось, и всё рушится, границы падают, начинается хаос. Знаешь, что нас всех ждет, и людей, и богов? Народу Норье было дано пророчество. Рагнарек — последняя битва всех против всех!

— Вот об этом я и хотела с тобой поговорить, — спокойно сказала Ильматар. — На остров тебе лететь бесполезно — сейчас там ничего не сделаешь. Но разрушение еще не поздно остановить.

— Как?

— Отобрать у Лоухи сампо и привезти его обратно. Вяйно хмыкнул.

— Всего-то! Попасть в Похъёлу, куда нет дорог — одни мертвые ледяные горы, которые сторожат демоны; где не может выжить ни один человек. Найти гнездовье Лоухи где-то на отвесных утесах. Выведать, где она прячет сампо, — а едва ли об этом знают даже ее собственные дети. Выкрасть его, или взять в бою, или уговорить Лоухи, чтобы она отдала его по-хорошему, — и то, и другое, и третье равно невозможно. И потом, разве мы знаем, что такое сампо? Никто его не видел. А это может оказаться весьма непростая и опасная вещь… Мать, это пустой разговор.

— Сын, ты не понял. Я не обсуждаю вероятности и не строю предположения. Я отдала тебе приказ. Все прочие, даже боги, могут только просить тебя, но я материнской властью приказываю: ты должен вернуть сампо, иначе вскоре нас ждет война богов, а за ней — гибель этого мира.

Вяйнемейнен впился взглядом в безмятежное детское лицо Ильматар.

— Почему боги сами не заберут у Лоухи сампо?

— Боги не станут вмешиваться. Похъёла — не их земля, там правит Калма.

— Хе! Что такое Калма перед лицом высших богов Голубых полей?

— Калма — тоже высшее божество, — напомнила Ильматар. — А боги Голубых полей… я не уверена, что все они выступят против нее в одном строю. И даже если удастся сподвигнуть их на войну против Калмы… Ты понимаешь, что война богов — это гибель мира? Или ты хочешь, чтобы Рагнарек начался прямо сейчас?

Вяйно опустил голову.

— Но мы готовы помогать, — продолжала богиня. — Возвышение Калмы тревожит всех. Мы посовещались и решили, что эта задача — вернуть сампо — вполне по силам смертным. Война за сампо неизбежна, но все-таки можно попытаться ее предотвратить.

— Иными словами, я должен опять отправляться в Похъёлу…

— Нет, только не ты. Ты мой сын и полубог. Если ты попытаешься лично добраться до сампо, то Калма получит прекрасный повод начать войну. В Похъёлу должны пойти обычные люди. Причем не воинская дружина, а мирные путешественники… или торговое посольство… словом, придумай сам. Что ты качаешь головой? Между прочим, все это придумала не я. Знаешь, почему Лоухи послала сына в земли карьяла? Ей было дано пророчество, что сампо отберет у нее человек из рода Калева.

— Откуда ты это узнала? Ильматар загадочно улыбнулась.

— В Похъёле никогда не было единого правителя, и не всем по вкусу возвышение Лоухи…

— Этот человек из рода Калева был назван по имени?

— Нет. Но кого подозревала Лоухи, ты знаешь. Она могла и ошибаться.

Вяйно снова задумался, мрачнея.

— Я не могу отправить Ильмо в Похъёлу, на верную смерть! Это бессмысленно. Он не воин, не чародей — обычный охотник. Он не доберется даже до предгорий. Но если бы даже он проник в Похъёлу — что дальше? Он там никогда не бывал… он не знает ни обычаев, ни языка… Не умеет сражаться… Даже подменыша убить не смог!

Ильматар ласково кивнула и сказала:

— Мне кажется, он справится.

Вяйно удивленно взглянул на нее и махнул рукой.

— Возможно, ты видишь нечто, чего не вижу я. Хорошо, будь по-твоему. Я пошлю его в Похъёлу… если он, конечно, захочет туда пойти. Заставить его, как ты понимаешь, я не смогу.

— Да, поговори с ним, а дальше пусть он решает сам. Но тебе надо торопиться. Над родом Калева сгущаются тучи.

— Что такое?

— Ты знаешь. Когда-то ими было посеяно большое зло, и теперь близится пора расплаты. Я вмешиваться не стану и тебе не советую. Пусть свои долги они платят сами.

Огромное гнездо скользило в волнах, раскачиваясь, как колыбелька. Не то ли это гнездо, которое носилось по морям, когда боги еще не создали сушу? Где во Времена Сновидений из птичьего яйца вылупился первый человек — он, Вяйнемейнен?

— Ветер меняется, — сказала Ильматар. — Тебе пора возвращаться.

— Последний вопрос, — сказал Вяйно, вставая. — Может быть, ты знаешь, почему тун сохранил жизнь Айникки, невесте Ильмо?

— Это я ее спасла.

— Зачем?

— На всякий случай. Если Ильмаринен погибнет в Похъёле — не будем исключать и эту возможность, — надо сохранить линию крови. Ребенок, которого она носит, возможно, станет нашей новой надеждой.

На вечерней заре следующего дня Ильмо собственноручно отодвинул с дороги рогатку, распахнул ворота деревни и торжественно въехал в Калева. Лучи заходящего солнца играли на железных полосках его шлема; глаза Ильмо блестели, плечи были горделиво расправлены. Лося он пустил шагом, чтобы не тревожить понапрасну сородичей, а заодно дать им на себя полюбоваться. Как они встретят его — изгнанника, посмевшего вернуться среди бела дня, на глазах у всех?

Селение встретило его настороженным молчанием. На улицах было безлюдно, но Ильмо чувствовал жадные взгляды десятков глаз, следящих за ним из укромных мест. Родичей можно понять, снисходительно думал он. Прежде они знали мальчишку-охотника, подозрительного лесного бродягу, а нынче перед ними предстал другой человек — герой-избавитель, убийца туна. С которым хочешь — не хочешь, а придется считаться. Пусть смотрят.