И тут Гульда, стоявшая плечом к плечу со своим собеседником, почувствовала, как он вздрогнул и напрягся.

— О Безликие! — выдохнул незнакомец. — Нет, это судьба! Сами боги указывают мне тропку, чтобы я без помех дошел до цели!

* * *

Через двор под мелким дождиком промчался Нилек. Вслед ему с крыльца полетел тяжелый табурет и загрохотал знаменитый бас Раушарни:

— За непочтение к высокому искусству не жаль убить мерзавца! Я сейчас…

Что — «сейчас», осталось неизвестным: грозный бас сорвался на хриплое воронье карканье. Старый актер пошатнулся, схватился правой рукой за грудь, а левой, чтоб не упасть, за перила.

Нилек уже свернул за угол, но, услышав эти беспомощные, болезненные звуки, вернулся. Подхватив валявшийся посреди двора табурет, он с виноватой физиономией поднялся на крыльцо:

— Мастер, присядь-ка… ровнее, глубже дыши… Ну, не буду я больше, не буду! Хочешь, побей меня, только успокойся! Здесь воздух сырой, тебе нельзя… тебе горло беречь…

— Опять Нилек на репетиции озорничал, — заулыбалась Камышинка.

Девушка сидела на скамье под навесом. На коленях у нее была корзинка с клубками, и она сматывала нитки с двух клубков на один. Толстая двойная нить легко скользила меж длинных ловких пальчиков. Работу не прервала даже сцена, разыгравшаяся на глазах у Камышинки.

Молчун, точивший тут же, под навесом, на оселке большой кухонный нож, вопросительно обернулся к девушке.

— Это уже не в первый раз, — охотно пояснила Камышинка. — Раушарни обучает Нилека сценическому искусству, они разыгрывают сцены из трагедий. Раушарни сказал, что комедийный талант у Нилека врожденный, а вот высокий пафос и классическая декламация — этому надо учиться. А парнишка нарочно перевирает текст, чтоб посмешнее было. Вот утром они читали отрывок из «Чар тьмы». Нилек играл молодого короля, а Раушарни — демона. Лицо такое грозное… и говорит так, что мороз по коже: «Я пришел, чтобы повергнуть твою страну во прах и разорение!» А король спокойно отвечает: «Спасибо, но я справлюсь с этим и сам…»

Молчун широко улыбнулся, глядя, как Нилек, придерживая разгневанного мастера за локоть, уводит его в дом.

— А дождь все сильнее! — досадливо повела плечиком девушка. — До крыльца бежать — промокну!

Молчун положил нож на оселок, подхватил висящую на гвоздике овчинную куртку и расправил на высоко поднятых руках: мол, укрою, дождинке не дам упасть…

— Спасибо! А пока мы здесь сидим, давай я проверю, что у тебя со вчерашнего дня в памяти удержалось!

Все с той же веселой готовностью Молчун положил овчину на место, подобрал возле поленницы длинную щепку и склонился над утоптанным земляным полом.

Вчера девушка объяснила ему, как из букв составляются слова, и показала несколько букв. И сегодня способный ученик без ошибки вывел на земле все буквы и приступил к словам.

— Сено, сани, — диктовала Камышинка, прикидывая, какие еще слова можно составить из выученных Молчуном букв. — Осока, конь, осень…

Молчун старательно возил щепкой по земле. Иногда ненадолго задумывался — но вновь уверенно выводил черту за чертой.

В душе Камышинки шевельнулось подозрение. Уж очень ровными, твердыми были буквы… И почему парень так низко склонил голову? Не прячет ли во взгляде усмешку?

— Сон, сосна, спасибо… — так же ровно продолжала диктовать девушка.

Молчун аккуратно написал все слова… даже последнее — а ведь в нем были две буквы, которые Камышинка ему не показывала!

Ах, мошенник! Да он же грамотен! И ломает комедию!

Камышинка хотела было возмутиться, но тут на крыльцо вышла Дагерта:

— Эй, грамотеи, помогите-ка мне с ужином! Кринаш сказал — сегодня будет праздник!

* * *

Силуранская осень неласкова к бродягам — хлещет ливнем, стегает ветром, топит в непролазной грязи. А крестьяне по деревням неохотно пускают бездомную шантрапу на порог — ночуй в сырых кустах, на размокшей талой листве…

Ну как же парням из шайки Уанаи не хвалить свою умницу атаманшу за то, что велела поставить в укромной ложбинке две большие избы? Как не выпить за нее на новоселье, когда по новенькой крыше стучит дождь, а ветер с голодной досадой скулит под окном?

Вся ватага набилась в одну избу. Тесно, зато весело! Пахнет смолой от свежесрубленных стен, хвоей от лапника, рассыпанного по земляному полу, дымом из очага, сложенного из крупных камней, и жареным мясом. А поскольку опорожнен бочонок вина, веселый гам достиг уже той точки, когда никто не слышит не только своего соседа, но и себя — однако все продолжают бодро горланить, а кое-кто даже поет…

И никому нет дела до беседы, которую в уголке ведет Уанаи с чужаком, которого вытащила из Людожорки. Они сидят близко, чтобы не надрывать голос в общем гаме.

— Это чудо! — искренне благодарит Эйнес. — Я и не подозревал, что рана может затянуться так быстро. Вы, ксуури, великие целители!

— Моя доля в твоем исцелении ничтожна, — скромничает Уанаи. — Тебя спасла мудрая женщина Гульда.

— Я вам обеим это не забуду до последнего костра. Жаль, нечем отплатить…

— Отплатой может стать твоя история. Я привела в отряд чужого человека… Что-то подсказывает мне, что ты не враг… но хотелось бы узнать о тебе побольше.

— А если я солгу? — усмехнулся Эйнес.

— Я это почувствую. А тебе есть что скрывать?

— От тебя и от твоих ребят? Нет, зачем же… Зовут меня, как я уже говорил, Эйнес, и родом я из Замка Серого Утеса — это в верховьях, в тагихарских лесах. Я был там шайвигаром, эта должность перешла ко мне от отца. Я вел хозяйство рачительно и честно, знал счет каждому медяку. И не только потому, что дорожил местом. Понимаешь, властителем замка был Джитош из Клана Сокола, а с ним мы вместе росли, были большими друзьями. Он доверял мне свои тайны — даже те, о которых не подозревали его родители. Например, его отец так до смерти и не узнал, что у сына — Дар Истинного Чародея. Представляешь, каково было мне, мальчишке, хранить такую потрясающую тайну — и не проболтаться ни одной живой душе?

— Но почему Джитош делал из этого тайну? Я думала, для Детей Клана высшая радость и гордость — ощутить в себе Дар!

— Обычно — да. Но Джитош, хотя и носил такое грозное имя — Господин Отрядов! — рос спокойным, добрым мальчиком. Не рвался на подвиги и не мечтал о славе. А Дар его был могуч: молодой Сокол умел заговаривать погоду! Повелевал ветром, дождем, снегопадом…

— О-о! Как это?..

— Словом. Голосом. Начинал медленно, нараспев, произносить нечто вроде заклинания — просто так, что в голову взбредет. Потом — все громче… И когда голос набирал полную силу, вокруг Джитоша бушевали стихии… Я пророчил ему великую судьбу, а он качал головой: «Не хочу! А вдруг король начнет войну и велит мне обрушить на вражеское войско буран? Убивать людей… да ни за что!»