– Как! меня хотят удержать против моей воли?

– Именно.

– Для этого уж точно нужны другие руки, не твои; дайка мне топор.

Он недолго думая взял его и направился прямиком к воротам.

– Мой топор! – возопил простолюдин, – отдайте мой топор.

– Убирайся, подлец, или я размозжу тебе голову.

Простолюдин не заставил повторять дважды и бросился наутек. Гектор спешился, привязал коня у входа в дом и пошел крушить ворота топором. Пока он рубил их что есть силы, прибежал слуга.

– Постойте, сир, – сказал он, – вы попусту стараетесь; куда как лучше будет, если вы попросите приюта для себя и своего коня у сеньора замка.

Гектор уже чуял некую измену, когда вдруг увидел, что слуга вскочил на его коня и дал шпоры; он бросился за ним, но сразу понял, что догнать его не сможет; он откинул прочь топор и покорно стал подниматься ко дворцу. На половине лестницы к нему подошли рыцари.

– Сир, – сказал самый старший, ответив на его приветствие, – разве рыцари в вашей стране – плотники, чтобы рубить ворота?

– Сир, – ответствовал Гектор, – я отнюдь не намерен оставаться здесь; извольте приказать, чтобы мне вернули коня, которого один городской слуга воровски угнал у меня.

– Буду только рад; но вначале объяснитесь по поводу ворот, покореженных вами.

– Я бы их и вовсе поломал, имей я на это время, так много злонравия нашел я в ваших горожанах.

Старик улыбнулся и спросил, кто он.

– Один из рыцарей королевы Гвиневры.

– Тогда милости прошу! Я прощаю проступки, но не против устоев этого замка; вы позволите разоружить вас, и будь вы хоть сам король Артур, вам придется провести здесь ночь; так велит обычай.

Подошли оруженосцы, чтобы снять с него доспехи; но прежде Гектор хотел узнать, что это за обычай, и владелец замка, видя, что он так хорош собою и учтив в речах, согласился утолить его любопытство.

– Этот замок, как вы видите, весьма надежен; на владение им притязают три моих соседа: король Траделинан[130] Норгалльский, Малакен – Король с Сотней Рыцарей и герцог Эсканс Камбеникский. Они уже погубили немало моих рыцарей; но благодаря войне, возникшей между королем Траделинаном и герцогом Эскансом, нынче мне опасен один лишь Малакен; а он к тому же гостит в Сорелуа у кузена, принца Галеота. У Малакена в сенешалях его вассал, один из самых именитых, это Марганор; он не дает нам ни часа покоя; его рыцари денно и нощно стоят перед мостом, который преграждает подходы к этому месту. Они надеются таким путем вынудить меня сдать им замок, чего я никогда не допущу. Однако вы же видите, я стар, а из детей у меня всего одна дочь, красавица и умница. Я бы давно уже выдал ее замуж, если бы решился выбрать ей супруга среди тех, с кем у меня не сведены счеты за гибель моих родных. Я желал бы иметь зятем доблестного рыцаря, способного оборонять от них мой замок. Но три года тому назад горожане мои пришли ко мне с упреками, отчего я не выдаю свою дочь замуж; и до того дошло, что они, мол, покинут город, если я не сумею прекратить войну. И они заставили меня поклясться на святых, что я буду удерживать всех рыцарей, каких занесет сюда судьба, и по меньшей мере на одну ночь оставлять их, чтобы они грудью защищали замок, а прежде чем отбыть, давали бы слово смертельно ненавидеть всех врагов Узкой Межи – таково имя моего замка, – если только они не вассалы тех, кто желает им завладеть.

– По правде говоря, – ответил Гектор, – это злонамеренный обычай. Что за резон пришлому рыцарю защищать вашу Узкую Межу?

– Каков бы ни был обычай, я буду его блюсти. Ведь к нам сюда может явиться рыцарь, чьей доблести довольно, чтобы удостоиться руки моей дочери вкупе с честью владения этим замком, самым неприступным во всей Бретани. Еще и недели не прошло, как два вассала короля Артура попали к Марганору в плен из-за того, что не следовали моим советам: один из них – мессир Ивейн, другой – Сагремор. Прибыв, они сказали мне, что по уговору с мессиром Гавейном едут разыскивать лучшего рыцаря, когда-либо носившего щит. Сагремору не было охоты становиться моим шампионом на один день, но мессир Ивейн его вразумил, что я и сам вассал короля Артура и что враги мои у самых ворот. И потому они оба дали мне клятву. Когда их облачили в доспехи, они стали просить позволить им выказать свою доблесть. Я оговорил им условие: не переходить моста, перекинутого над топью у конца мощеной дороги, и биться против рыцарей только один на один. Они вышли, а Марганору передано было, чтобы он выставил двух своих лучших шампионов; мессир Ивейн сразил первого, а Сагремор обломал о второго четыре копья, но на пятом заходе был спешен. Когда они вернулись, мессир Ивейн признался нам, что не видал еще столь сильных бойцов, кроме разве что рыцаря, которому они однажды бросили вызов у родника, где он позволял себя бить жалкому карлику. Тот рыцарь, добавили они, поверг наземь четырех его собратьев по Круглому Столу на глазах у мессира Гавейна.

При этих последних словах Гектор зарделся румянцем[131].

– Но как же, – спросил он, – попали в плен Сагремор и мессир Ивейн?

– Едва они вернулись, Сагремор сказал, что с ума сойдет, если я не позволю им второй поединок на мосту: пришлось мне согласиться. С первого удара он сбил долой того, кем был спешен накануне, и то же самое проделал мессир Ивейн. Они взялись за мечи и усердствовали так, что трудно было глазу уследить за всем, что они творили. Но они чересчур надеялись на свою удачу: Сагремор, недаром у вас прозванный Шалым, столь опрометчиво рвался вперед, что я приказал своим людям поддержать его. Увидев, что они подходят, оба рыцаря сочли себя вправе выйти за мост и тотчас были окружены. Я видел, как пали три моих лучших рыцаря; но я не столько жалею о них, сколько о пленении Сагремора и мессира Ивейна.

После этой истории все сели за стол, а когда скатерти были убраны, Гектора проводили в прекрасную спальню, где он улегся в постель. Ночью он мало спал, без конца размышляя, как бы ему освободить двух славных рыцарей, ему еще незнакомых, хотя он слышал нередко, как превозносили их подвиги.

На рассвете он услышал клич, знаменующий,