сук, а оруженосец, привязав боевого коня, нарезал несколько ломтей и предложил их Гектору. Когда он увидел того склоненного над родником, он навесил щит себе на шею, схватил шлем, сел на коня и умчался во весь опор. Гектор обернулся, увидел, что его обманули, взобрался на рысака и погнался, как мог, за оруженосцем до самых ворот замка, именуемого Болотным. Там оруженосец исчез, войдя в один дом, где Гектор искал его понапрасну: больше он его не видел. Он собрался взойти по лестнице, ведущей в башню; у входа сидел человек в преклонных летах; он его приветствовал.

– Сир, – сказал он, – велите мне вернуть моего коня, мой шлем и мой щит, которые украл у меня один местный прислужник.

– А кто вы, сир?

– Я из дома королевы Логрской.

В этот миг явился некий рыцарь со свитой из пятнадцати ратников, среди которых Гектор узнал похитителя своих доспехов.

– Вот, – сказал он, – это тот, кто увел моего коня.

– Не верьте ему, – ответил оруженосец, – он убийца, тот самый, кто, не бросив вызова, убил вашего сына Могалиса.

Гектор побагровел от гнева и, взявшись за рукоять меча, разрубил юнца с головы до плеч. Потом, прислонясь спиной к стене, он укрылся щитом, подвешенным над ним, и так принял бой со всеми воинами, которые ринулись на него. Сеньор замка остановил своих людей, подошел к Гектору и предложил ему сдаваться.

– Но каков будет мой выкуп? – спросил Гектор, – мне непременно надо это знать, и я сдамся, если только мне будет дозволено бросить вызов любому, кто станет утверждать, что я не по чести убил вашего сына.

В это самое время ворота отворились, пропуская тех, кто шел за гробом. Синадос узнал Гектора, которому он столь многим был обязан, и попытался прийти ему на помощь.

– Сир отец, – сказал он, – не помилуете ли вы этого рыцаря, спасителя моей чести и жизни?

– Пусть он прежде сдастся на нашу милость.

Синадос присовокупил свои уговоры к настояниям отца, и тогда Гектор отдал свой меч и позволил отвести себя в отдаленный покой. Тем временем гроб перенесли в середину залы; позвали дьяков и священников, чтобы совершить заупокойную службу, и на другой день захоронили его внутри замка с великой пышностью и скорбью. Гектор, видя проносимое тело, стонал оттого, что стал причиной стольких горестей. Мы покинем его в той каморке, где его держат взаперти, но куда госпожа Виндзорская нередко приходит навестить его. Нас призывает Ланселот, и нам, пожалуй, можно было бы поставить в укор, что мы чересчур надолго о нем забыли.

Том II

XLVII

Ланселот не в силах был долго жить вдали от королевы и впал в глубокую печаль. Его уныние не могло укрыться от глаз Галеота.

– Дорогой собрат, – сказал он тому однажды, – я чувствую, что умираю.

– Ах! Ланселот, я угадал причину вашего недуга, она в Логре: чтобы вам утешиться, надобно повидаться с вашей дамой; приложим же усердие, чтобы оказаться ближе к ней. Мы можем переправить ко двору послание, доверив его Лионелю: Лионель знает наши помыслы, он передаст их лучше, чем кто-либо.

Призвали Лионеля.

– Послушай, друг мой, – сказал ему Галеот, – мы задумали отослать тебя ко двору короля Артура. Вначале ты спросишь благородную госпожу Малеотскую от имени ее друга, сеньора Дальних Островов. Когда ты будешь с нею наедине, то проси проводить тебя к королеве; а когда узришь сию розу, краше всех красот, жемчужину, сиятельней всех дам, скажи ей, что ты сын короля Богора и кузен Ланселота. Она спросит известий о своем друге; отвечай, что вдали от нее он не может быть в добром здравии и что оба мы боимся, как бы о нас не забыли, она – о нем, а моя госпожа Малеотская – обо мне. Если они хотят осчастливить нас, как во времена, когда мы были с ними рядом, они без труда найдут способ призвать нас обратно.

Лионель принялся готовиться к отъезду. Когда он садился на коня, Галеот дал ему наказ никому на свете не поверять тайну своего путешествия: малейшая огласка была чревата большими бедами. Лионель ответил:

– Скорее мне вырвут язык, чем я позволю выведать об этом хоть слово.

Он направился по самой короткой дороге, которая вела ко двору короля Артура. Но его странствие столь тесно сопряжено с поиском, предпринятым мессиром Гавейном, что, прежде чем последовать за Лионелем, мы должны пояснить, что же приключилось с Артуровым племянником, когда он миновал перекресток Семипутье.

XLVIII

Мы уже упоминали мимоходом[135], что было с мессиром Гавейном на Семипутье. Приняв вызов рыцаря, одолеть которого не стоило труда, он велел ему явиться ко двору Артура, чтобы отдать Гектору Болотному меч, подаренный ему госпожой Норгалльской[136]. Когда перекресток остался позади, мессир Гавейн доехал до реки, разделявшей надвое лес, и скоро увидел дьякона в облачении[137], идущего широким шагом.

– Преподобный отец, – спросил он, – вы пастор или отшельник?

– Сир, я простой дьякон, и я изо всех сил спешу в обитель близ замка Ловерзеп. Там ждет меня пастор, чтобы начать вечернюю службу.

– А нет ли в лесу еще монастыря?

– Их два: вы миновали тот, что перед самым Семипутьем. Другой, вдали от всякого жилья, зовется Отдохновением. А место, где меня ждут, – это уединенная обитель, называемая Крестовой, потому как в стародавние времена там установили самый первый крест, воздвигнутый в Великой Бретани[138]. Оттуда до Ловерзепа два лье, а ближе нет ни единого приюта, до того опустошен этот край войной, затеянной герцогом Эскансом Камбеникским и королем Норгаллии. Завтра рано поутру под Ловерзепом должна начаться большая ассамблея двух сторон; поверьте, сир, вам лучше пойти заночевать в Крестовой обители.

День клонился к вечеру, и мессир Гавейн рассудил, что ничего лучшего ему не остается.

– Садитесь позади меня, – сказал он дьякону.

– О, нет! сир, я пойду следом за вашим конем.

Но мессир Гавейн пристроился за дьяконом, вместо того чтобы идти первым. Когда они прибыли в обитель, живший там отшельник открыл ворота и радушно пригласил рыцаря, а дьякон взялся отвести в стойло коня. Сняв доспехи с мессира Гавейна, пастор ушел служить вечерню, а когда закончил, то собрал на стол – весьма скудный, надо полагать, ибо отшельник довольствовался малым, и к тому же была пятница.

После ужина отшельник спросил рыцаря, не королю ли Артуру он служит.

– Да, святой отец.

– Ваше имя мне