О, если б в чрево тебе угодил я и дух твой исторгнул!

Сколько-нибудь отдохнули тогда бы от бед и троянцы,

Что, как блеющие козы пред львом, пред тобою трепещут!»

Но, не смутившись, ему отвечал Диомед многомощный:

«Лучник, бахвал с заплетенной косою, привыкший на девок

Пялить глаза! Если б вышел с оружием мне ты навстречу,

Мало тебе помогли бы и частые стрелы, и лук твой!

Как ты гордишься уж тем, что ступню мне ноги оцарапал!

Мне ж — ничего! Как бы женщина вдруг иль ребенок стрельнули!

Очень стрела не остра у ничтожного, слабого мужа!

С пикой моею иначе: когда хоть немного заденет, —

Остро пронзает врага и кладет его вмиг бездыханным.

И у жены его обе щеки исцарапаны с горя,

И остаются сиротами дети, а сам он, кровавя

Землю, гниет, и вокруг него птицы, не жены теснятся».

Так он сказал, и, к нему подойдя, Одиссей копьеборец

Стал перед ним. Диомед же, присев, из ноги прободенной

Вырвал стрелу. И по телу жестокая боль пробежала.

На колесницу взойдя, приказал своему он вознице

К полым скакать кораблям. Жестоко терзалось в нем сердце.

Славный копьем Одиссей одиноко стоял. Из ахейцев

Не оставалось при нем никого. Всех ужас рассеял.

Горько вздохнувши, сказал своему он бесстрашному сердцу:

«Горе! Что будет со мною? Беда, если в бег обращусь я

Перед толпою врагов. Но ужаснее, если захвачен

Буду один. Обратил Молневержец товарищей в бегство.

Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?

Знаю, что трусы одни отступают бесчестно из боя.

Тот же, кто духом отважен, обязан во всяком сраженьи

Крепко стоять — поражает ли он, иль его поражают».

Так размышлял он рассудком и духом. Меж тем отовсюду

Грозно ряды щитоносных врагов на него наступали

И замыкались вокруг, себе же готовя погибель.

Как окружают ловцы молодые с собаками вепря,

Он же, внезапно явившись из чащи дремучего леса,

Белый свой клык смертоносный острит в челюстях искривленных;

Те на него отовсюду бросаются, он же зубами

Ляскает. Как он, однако, ни страшен, стоят они твердо.

Так и троянцы тогда любимца богов Одиссея

Всюду кольцом окружали. А он, отбиваяся, пикой

Первым ранил в плечо безупречного Деиопита;

После того и Фоона, и Эннома наземь повергнул.

Херсидаманта в то время, когда с колесницы он прыгал,

В низ живота поразил под щитом его выпуклобляшным.

Тот покатился средь пыли, хватаясь за землю руками.

Бросил он их и ударил копьем в Гиппасида Харопа,

Брата родного богатством большим обладавшего Сока.

Быстро на выручку Сок ему кинулся, муж богоравный,

Стал, подойдя очень близко, и так Одиссею промолвил:

«Славный герой Одиссей, ненасытный в трудах и коварствах!

Либо двумя Гиппасидами ты уж похвалишься нынче,

Воинов свергнув таких и доспехами их овладевши,

Либо же, пикой моей опрокинутый, дух свой погубишь!»

Так он промолвил и в щит, во все стороны равный, ударил.

Щит Одиссея блестящий пробила могучая пика,

И пронизала искусно сработанный панцырь, и кожу

Всю отделила от ребер; но дальше, во внутренность тела,

Не допустила ту пику проникнуть Паллада-Афина.

Он увидал, что удар не в смертельное место пришелся,

И, отступивши назад, сказал, обращался к Соку:

«Эх, ты, несчастный! Приходит к тебе неизбежная гибель!

Рана моя помешает мне только с троянцами биться,

Я же скажу, что убийство и черная смерть ожидают

Здесь тебя в нынешний день, и, тебя ниспровергнувши пикой,

Славу я сам получу, конеславный Аид — твою душу!»

Так произнес он. А Сок повернулся и в бегство пустился.

Быстро меж плеч Одиссей многоумный бегущего в спину

Острым ударил копьем и чрез грудь его выгнал наружу.

С шумом на землю он пал, и вскричал Одиссей, торжествуя:

«Сок, рожденный Гиппасом, коней укротителем храбрым!

Раньше меня тебя смерть поразила, ее не избег ты!

О злополучный! Тебе ни отец, ни почтенная матерь

Мертвому глаз не закроют. Их выклюют хищные птицы,

Стаей слетевшись на труп и крыльями часто махая!

Я ж погребению буду ахейцами предан по смерти!»

Так говорил он и Сока бесстрашного крепкую пику

Вырвал из раны своей и щита многобляшного. Тотчас

Хлынула черная кровь, и душа у него затомилась.

Храбрые Трои сыны, лишь увидели кровь Одиссея,

Кинулись дружной толпой на него, ободряя друг друга.

Он же назад отступал и товарищей звал к себе криком.

Трижды он крикнул, насколько смогла голова человека;

Трижды услышал тот крик Менелай, любимец Ареса.

И обратился тотчас же к стоявшему близко Аяксу:

«Богорожденный Аякс Теламоний, властитель народов!

Слышится мне, — там кричит Одиссей, в испытаниях твердый.

Очень похоже на то, что один средь врагов он остался,

Ими отрезан от всех, и теснят его в битве могучей.

Лучше всего нам — его защитить. Так бросимся ж в свалку!

Не пострадал бы, боюсь, он, один средь врагов очутившись,

Как ни отважен. Великая скорбь поразила б данайцев!»

Так сказав, он пошел, за ним же и муж богоравный.

Скоро они Одиссея нашли. Упорно троянцы

Следом за ним устремлялись, как рыжие скачут шакалы

Вслед за рогатым оленем, которого острой стрелою

Ранил охотник в горах; от него его ноги спасают;

Мчится, покуда в движеньи горячая кровь и колени.

После того же, как силы совсем от стрелы он лишится,

Тотчас меж гор он добычей становится хищных шакалов

В чаще тенистой; но грозного льва в это время приводит

Бог; убегают шакалы, и лев пожирает добычу.

Так же вослед Одиссею отважному с разумом хитрым

Много стремилось троянцев могучих, герой же навстречу

С пикой бросался, безжалостный день от себя отражая.

Быстро Аякс подошел, пред собою неся, словно башню,

Щит свой, и стал близ него. Разбежались троянцы в испуге,

За руку взяв Одиссея, его Менелай нестрашимый

Вывел из свалки. Меж тем лошадей подогнал к ним возница.

Против врагов устремившись, Аякс опрокинул Дорикла,

Сына побочного старца Приама. Ранил Пандока,

Ранил Лисандра потом, а за ними Пираса с Пилартом.