Я бы даже предпочел не знать, в какой банк ты их положишь или на что истратишь. Если примешь их – они твои, и только твои, мы о них более не заговорим… Постой, есть еще кое-что. Прошу тебя остаться тут и жить со мной, сколько тебе нужно. Мы могли бы вместе медитировать и помогать друг другу соблюдать правила, и, возможно, даже учились бы вместе, прочли бы книги из тех, что рекомендует Августус… Только не думай, благотворительность тут ни при чем. Мне правда нужен тот, кто поможет не сойти с пути, да и тебе, по-моему, тоже… Послушай, пока отвечать не надо, если не хочешь. Сперва обдумай все. Я сказал, что хотел.

– Мне-то что обдумывать? Скорее уж это ты должен все обмозговать.

Ответ Пола меня разочаровал. Главным образом потому, что, сделав предложение, я ощутил нечто, что помогло осознать: я спешу пропихнуть помощь Полу, пока не пожалел об этом.

– Решение принято, – упрямо ответил я. – Иначе, думаешь, я предложил бы все это?

– Ну что ж, ладно…

– Так ты согласен?

– А как бы ты на моем месте поступил?

Накал моего энтузиазма рухнул где-то на десять градусов.

– Тебе, надо думать, такое в жизни часто предлагали, – сказал я.

– Мне ни разу ничего не предлагали, как ты говоришь, без подвоха.

– Думаешь, и тут есть свой подвох?

– Надеюсь, нет, голуба. Тебе же лучше, если подвоха нет.

– Я знаю, в жизни тебе встречались негодяи, и не могу винить тебя за то, что ты посчитал меня одним из них, а мое предложение – уловкой. Вот только ты не прав, и я тебе это докажу. Думаешь, раз ты плохой, то и все вокруг такие же? Может, получится излечить тебя от этого. А может, и нет. Мне все равно. – Я исполнился к нему холодной яростью, толкнувшей меня к дикому, показушному жесту. Я достал чековую книжку, вписал имя Пола и десять тысяч долларов и подмахнул чек. (Признаюсь, что сразу почувствовал до смерти тошнотворную боль.) – Вот, – чуть не истерично вскричал я, тыча чеком в лицо Полу, – забирай и катись отсюда к черту!

Пол запрокинул голову и от души рассмеялся.

– Господи! Неудивительно, что студия тебя наняла! Как же они теперь? По миру пойдут! Ха-ха, будь я проклят! Милый, лучше тебе все это обмозговать. Никуда твоя женушка не денется. Она останется здесь и приготовит тебе ужин. С сегодняшнего дня ты станешь экономить эти свои денежки, потому что ноги твоей больше не будет в пафосных ресторанах. В твоем меню отныне только настоящая домашняя стряпня. – Пол закинул мне руки за шею и обнял. Мы прижались щека к щеке, и я тоже рассмеялся, по-прежнему сжимая в руке чек.

– На, возьми, – сказал я.

– Оставь у себя, Крис. Завтра я положу эти деньги в банк. Если ты, конечно, все еще отдаешь их мне.

– Возьми сейчас. Спрячь в карман.

– Ну, как скажешь.

Концовка моего выступления оказалась смазанной. Я не испытал эмоционального оргазма, на который рассчитывал. Хотя получилось неожиданно очень удобно. Между мной и Полом произошло нечто по-детски задушевное, и Пол, возможно, смутился – как и я. Он резко ушел на кухню и занялся ужином. Я направился за ним следом. Хотелось как-то наполнить это событие чувствами.

– Возможно, стоит позвонить Августусу, – предложил я.

– Зачем?

– Так… рассказать ему.

– Что рассказать? – Пол очень убедительно делал вид, будто не понимает, о чем я.

– Ну как, о… – Я осекся, чуть было не сказав «о нас». Глупости какие. Как будто я о помолвке хотел рассказать. – О том, к чему мы пришли.

– С какой стати ему об этом говорить?

– Ты очень нравишься Августусу.

– Это он тебе так сказал? – с ноткой презрения спросил Пол.

– Да, он так сказал. А ты этого не почувствовал?

– Милый, твоя старая женушка много от кого красивых слов наслушалась и теперь не верит словам, а ждет поступков. Я что-то не заметил, чтобы мистер Парр делал мне предложения.

Я покраснел от удовольствия, хоть и был в курсе, что Пол намеренно и даже цинично льстит мне. Да и то, как Пол к Августусу относится, не вызывало у меня отвращения.

– Мне показалось, что он тебе нравится, – сделал я легкий пробный выпад.

– Может, и нравится. Может, и нет. Я пока не решил.

Той ночью, когда я лежал в кровати, слабенький внутренний голосок шептал мне: «Вовсе не так уж и глупо отдать Полу такие деньжищи. Возможно, в долгосрочной перспективе это окажется даже дешевле. Теперь не придется давать ему на карманные расходы и оплачивать его счета. А когда у него все закончится, он уже не попросит о большем».

Я зло повернулся на другой бок. Это не мой голос. Я за него не отвечаю. Его речи бестактны, не ко времени и лишены всякого вкуса. Я же был накануне новой жизни – не той, которую планировал вести в Нью-Йорке, а по-настоящему новой; жизни со смыслом, как называл ее Августус. Стану сам творить каждый ее миг, чудесное получится приключение… Такой я видел общую картину. На постоянный успех надеяться нельзя, зато у нас с Полом будет поддержка друг друга. Вообще, проиграем мы, только бросив стараться.

Наша первая совместная неделя совпала с моей последней неделей на студии, так что у нас было десять дней на то, чтобы выработать стратегию совместной жизни и привести ее в действие. Поначалу Пол сильно встревожил меня своим радикализмом. Он приготовился принять все, что наговорил ему Августус, буквально безоговорочно.

– Мы намерены стать мистиками или нет? Либо срем, либо освобождаем сральню. Я все еще не определился со своим отношением ко всему этому, но в отсутствии интереса меня никто не обвинит. Да и что мне остается? Это, наверное, последнее, что я еще не испробовал.

Мы купили второй будильник: и старый, и новый звенели в шесть утра. Только один стоял у меня в спальне, а другой – в гостиной. Медитировать мы садились каждый у себя; сессии теперь длились по часу. Пол сразу же хотел начать с двух часов, невзирая на мои протесты; но даже Августус, когда мы с ним посовещались, согласился, что для начала это слишком много и может вызвать перенапряжение и «сухость». Во время медитации я не переставал думать, что творится в голове у Пола; наверняка нечто более глубокое и захватывающее, чем бессмысленный кавардак, наполнявший мою голову почти постоянно: обрывки популярных песен, газетные заголовки, каламбуры, стихи, имена и телефонные номера, которых я не желал вспоминать, под соусом бессмысленного страха и ребяческих обид. Даже когда Пол заверил меня: «Я просто сижу и ничего не чувствую; это даже хуже, чем тужиться на унитазе», – он меня впечатлил. Было в его тихой решимости нечто потрясающее. Он никогда не жаловался и не выставлял своих тягот напоказ. А