насилия над собой. Пола и в самом деле охватили очень сильные спазмы, никак не желающие его отпускать. А потом он в буквальном смысле принялся кататься по коврику, поддергивая колени к груди. Наконец до меня дошло, что он переживает своеобразные роды. Нечто насильно изгонялось и, возможно, выталкивалось в этот мир. Страдания он испытывал отчаянные.

– И как же ты поступил?

– Я просто ждал. Старался сохранять состояние готовности – на случай, когда потребуется помощь. Вполне возможно, что в подобных случаях боль необходима. В этом соль деторождения. Вспомни цюрихские эксперименты Блоха…[100] Вот я и ждал. Медленно, очень медленно это измученное юное животное успокоилось; человеческая личность вновь заявила о себе и встала с пола. А потом Пол произнес нечто очень странное. Он сказал: «Зачем ты так со мной?»

– Что он имел в виду?

– Думаю, я знаю. Единственное, в чем он ошибся, так это в предположении, будто я хоть как-то вмешался. Лучшее, что та, другая личность может сделать, – это создать поле. И в этом поле возможны любые озарения. Неимоверно впечатлило, как всецело Пол отдался опыту. Для большинства из нас самопознание невозможно потому, что мы не в силах убрать с пути препятствие; однако сегодня было ощущение, что с Пола слетела оболочка эго. И знаешь, Кристофер, его лицо… оно внезапно превратилось в детско-юношеский лик. Передо мной предстала чистая невинность.

– Что было потом?

– Мы вместе отправились в холмы, и там Пол с предельной прямотой поведал мне о жизни, которую вел. Жадность и страх, жадность и страх! Были моменты, когда мне почти что вспоминался ад. Я еле сдерживался, чтобы не выдать сильного потрясения. Когда же Пол закончил, я высказал то, что посчитал уместным. Надеялся, высказал деликатно.

– Где же он сейчас?

– Ушел, заявив, что ему надо побыть наедине с собой и поразмыслить. Нечего было и думать о том, чтобы задержать его, конечно же… Полагаю, Кристофер, мы можем быть уверены в одном: в ближайшем будущем Пол будет здорово в тебе нуждаться.

– Во мне?

– К тебе первому он пришел за помощью.

– Но видеть-то хотел тебя.

– Да, определенным образом я могу быть ему полезен. Однако инстинктивно он обратился к тебе, зная, что ты обладаешь нужным опытом и сможешь принять его с понимаем и милосердием. И инстинкт его не обманул. Ты не отверг Пола. Уверен, что придет день – и скоро, – когда ты сможешь сказать себе: «Божьей милостью я спас человеческую душу…» Сам знаешь, Кристофер, я подобными заявлениями не разбрасываюсь. Рискну предположить, что если бы не ты, наш друг оказался бы в поистине темном месте… Примечательно, что мне он не признался в том, что открыл тебе, – в намерении наложить на себя руки.

– Что ж, это… да…

– Я полностью убежден, что свое намерение он исполнил бы. Теперь же, по-моему, кризис миновал, по крайней мере, на время. Однако впереди тебя ждут дни тревоги. И поверь, я буду следить за тобой с великим восхищением и теплотой. Доброй ночи, дорогой мой.

– Доброй ночи, Августус.

– Благослови Господь вас обоих.

За время разговора я успел испытать различные чувства. Начнем с того, что меня просто-напросто ошарашило то, как Августус и Пол серьезно восприняли друг друга. Далее меня снедало дикое любопытство – пока Августус наконец не добрался до сути. Потом меня одолевало сильное подозрение, что Пол своим плачем просто набивал себе цену, однако я прикинул, что Августус – калач тертый и так запросто его вряд ли одурачишь. Тогда же пришлось признаться себе, что если Пол искренен, то он явно сделался учеником Августуса номер один и моим старшим побратимом; тут уж я заревновал. Потом Августус все заново расставил по местам, назначив меня спасителем Пола, и я исполнился к тому чудесным благодушием, ощутил себя ни много ни мало святым.

Сперва я думал засидеться с книжкой в ожидании, пока придет Пол, а прийти он, сказал я себе, должен был скоро. Но из-за сегодняшнего раннего подъема хотелось спать. Тогда я постелил на кушетке в гостиной и приколол к подушке записку: «Чувствуй себя как дома». Рядом оставил зажженной лампу, а дверь в квартиру незапертой. Затем отправился в спальню и лег спать.

Когда зазвонил телефон, был уже почти разгар дня.

– Надеюсь, не разбудил? – услышал я в трубке голос Ронни.

– Все равно надо было вставать.

– Полагаю, ты уже слышал новости о своем дружке?

– Дружке? – спросил я, все еще туго соображая спросонья.

– Давай признаем, Кристофер: с этих пор он либо твой друг, либо вовсе ничей.

– А, ты про Пола. Скорей всего, он спит в соседней комнате. Погоди, я гляну.

– Не стоит утруждаться, дорогой мой. Так уж получилось, что я могу тебе точно сказать, где именно сейчас Пол. В городе, в тюрьме.

– Господи! За что?

– Вождение в нетрезвом виде.

– Откуда ты все это знаешь?

– Нам позвонили залоговые поручители. Просили двести пятьдесят долларов!

– И вы им отказали?

Должно быть, я произнес это несколько безучастно, ведь до меня начало доходить, что теперь с неприятностями разбираться предстоит мне. Однако Ронни истолковал мой тон как обвиняющий и ощетинился:

– Ну разумеется, мы отказали! Должен заметить, что со стороны Пола просто возмутительно называть наш адрес. Возможно, ты не понимаешь, Кристофер, но он нам с Рути такого наговорил! Сам же недвусмысленно дал понять, что никого из нас видеть не желает, а теперь посмотрите – преспокойно требует вытащить его из заварухи…

– Не переживай, – сказал я, на сей раз холодно. Гулять так гулять, меня же так ловко вынудили проявить благородство. – Я все улажу.

– О, дорогой мой, я в тебе не сомневался! – Ронни громко выдохнул от облегчения.

Тюрьма была забита людьми. У проволочного забора плотно, локтем к локтю, стояли в очереди посетители – главным образом негры и мексиканцы. По другую сторону от изгороди были заключенные. Чтобы тебя услышали, приходилось орать. В каком-то смысле это напоминало больницу; почти все тут говорили об одном: когда «пациент» «оправится» достаточно, чтобы его выпустить.

Посреди шума, грязи и вони Пол держался непринужденно, чуть ли не как дома.

– Не стоило приходить, – сказал он, но не агрессивно, а с пренебрежительной ухмылкой.

– Чего ты ждал? Что я брошу тебя гнить тут? Мог бы сразу обратиться ко мне, а не к Ронни и Рути.

– Я не просил Ронни и Рути ни о чем! За кого ты меня принимаешь? Все эта сволочь – поручитель. Я ему сказал, что не хочу выходить под залог, а он взял и позвонил им.

– Откуда у него их имена?

– От легавых, которые меня приняли. Похоже, просмотрели мои документы и все ему выдали. Ублюдки, спорю, за это их можно засудить. За пару баксов родную бабушку отымеют… Право слово, Крис, ты ведь знаешь, что я скорее сдохну, чем приползу к Ронни и Рути за помощью.

– Думаю, да.

– Думаешь!

– Уверен.

– Так-то лучше.

– Ладно, слушай,