В агентстве я предложил свои услуги, как музыканта, но больше всего в это время требовались повара. Был также запрос на человека, умеющего реставрировать картины. Я дал им имя и адрес г-на де Зальцмана, находящегося в сложной ситуации. Он только что получил известие о смерти своей матери, которую он очень любил. Я тщетно пытался утешить его. «Всё же, – сказал он, – вы не можете себе представить, каким она была чудесным человеком».

Как только я вернулся домой из агентства, зазвонил телефон, и знакомый голос заговорил по-русски. Я спросил: «Больм, это ты?»

«Да, это на самом деле я». Адольф Больм был бывшим первым танцором и одним из самых выдающихся людей в Императорском балете Санкт-Петербурга. После успешного выступления с балетной труппой Дягилева он остановился в Чикаго и открыл там преуспевающую балетную студию. Он разыскал меня через московский Художественный театр. Он разыскивал меня, думая, что это я сочинил музыку для маленького балета «Tanzlegendchen». На самом деле её написал ученик Рихарда Штрауса, Герман Бишоф. Путаница между Германом и Гартманом могла стать причиной недопонимания, но эта ошибка привела к полному изменению в нашей судьбе.

Я рассказал ему, что я делаю в Америке и о г-не Гурджиеве. Он очень заинтересовался и попросил его познакомить. В результате Больм пригласил нас приехать в Чикаго и не только предложил свою студию для наших репетиций, но и сказал, что поможет организовать демонстрацию в главном театре. Г-н Гурджиев принял его приглашение и решил, что мы поедем в Чикаго. Итак, условия снова изменились от очень плохих до очень хороших.

Одна из важных частей нашей программы в Америке представляла примеры настоящих и симулированных психических феноменов, таких как «передача мыслей» на расстоянии. Человек из аудитории шептал слово одному из учеников, обычно мадам Островской, ходившей по залу, а ученики на сцене должны были отгадать слово. Также они определяли предметы, спрятанные в карманах людей. И если кто-то загадывал название оперы, музыка из этой оперы игралась со сцены. Перед всеми этими экспериментами объявлялось, что некоторые из них настоящие, а остальные – только трюки. Публике предлагали отгадать, какие именно. Это ужасно интересовало молодых людей и студентов, но они никак не могли понять, как мы это делаем.

Возможно, вся эта программа была задумана ещё в Ессентуках, когда в нашем доме был в гостях доктор Шернвалл. Раздался стук в дверь, и вошёл г-н Гурджиев в высокой шёлковой шапке Мандзавино. Смеясь, он спросил, на кого он похож. «На директора цирка!», – сказал доктор. И действительно, его чёрные усы в тот день были особенно закручены.

На следующий вечер после этого мы с женой должны были ехать в Кисловодск, чтобы посетить сеанс известного гипнотизёра, чьё объявление мы увидели. На сцене присутствовали несколько докторов, пытавшихся определить, был ли человек в гипнотическом трансе партнёром гипнотизёра, который разгуливал посреди публики, часто спрашивая: «Такой-то, ты спишь?» В ответ раздавался какой-то гнусавый, ненормальный голос. Загипнотизированный человек с завязанными глазами мог определить место и опознать предметы, спрятанные публикой, он находил даже иголку.

На следующий день я рассказал г-ну Гурджиеву про сеанс, и он сказал: «Я знаю, как они это делают». Он добавил, что в свои ранние годы он со своим другом решил изучить природу гипнотических феноменов, которые показывают публике, таких как телепатическое зрение, чтение мыслей и тому подобное. Посвятив этому определённое время, они успешно демонстрировали зрителям все эти феномены. Было ли это на самом деле так или нет, но то, о чём г-н Гурджиев начал говорить в Ессентуках, он сделал реальностью в Соединённых Штатах.

Перед отъездом на Запад г-н Гурджиев устроил демонстрации в Филадельфии и Бостоне, чтобы дать нам больше практики. Перед выступлением в Бостоне г-н Гурджиев не упустил возможности предоставить мне эмоциональный опыт. В оркестровой яме, где я должен был играть на фортепиано, было несколько складных стульев, которые он хотел убрать или перенести куда-то. Это было то, что я «не смог понять». Он сделал замечание, ранившее меня и спровоцировавшее суматоху внутреннего недовольства: «Всё, связанное с музыкой, полностью зависит от меня, и здесь я придираюсь к любому пустяку». Через полчаса начиналось выступление, и мне нужно было собрать своё внимание. В напряжённости момента я искал, что было упущено, и наконец, осознал, что если музыке нужно «ноу-хау», то так же должно быть «ноу-хау» для стульев. Другими словами, мне нельзя было сидеть кривобоко. В тот момент мне нужно было обратить больше внимание на стулья, чем на моё внутреннее недовольство, вызванное этим болезненным ходом. Это осознание очистило мой разум, и выступление прошло успешно. В тот же вечер мы вернулись в Нью-Йорк.

Нам нужно было найти самый дешёвый способ добраться до Чикаго. Я начал подавать запросы в большие железнодорожные компании на вокзалах Гранд Централ и Филадельфия, и мои поиски, наконец, привели меня в маленькое агентство в Хобокене. Узнав, что мне нужно, агент сначала предложил мне сигару, а потом назвал цену для всех участников поездки. Стоимость была значительно ниже, чем у других компаний, но путешествие должно было длиться дольше.

Когда я сказал это г-ну Гурджиеву, он согласился на этот план и сказал, чтобы я ехал в Чикаго завтра утром, и был попечителем над всеми учениками. Сам он с моей женой и Орейджем поедут на прямом поезде, который отправлялся после шести часов вечера в день нашего отбытия, но прибывал в Чикаго на следующее утро, очень рано. А наш поезд прибывал туда после пяти часов вечера, поэтому у них будет время всё подготовить к нашему прибытию, устроить нужные встречи, заинтересовать прессу, посетить студию Больма и прочее.

Моё путешествие с учениками было не без трудностей. Один эпизод вызывает у меня дрожь, когда бы я о нём ни вспоминал. Наш путь проходил через Ниагару, и ученики узнали, что наши билеты дают нам право остановиться и посетить Ниагарский водопад, а спустя три часа продолжить путь на следующем поезде. Каждый русский с детства видел картины Ниагарского водопада в иллюстрированных журналах, поэтому все они были в восторге от этой возможности. У меня же было странное предчувствие, что нам не следует тратить на это время, хотя однозначно, что в день прибытия г-ну Гурджиеву мы не понадобимся. С большим трудом я убедил всех поехать дальше, отказавшись от посещения Ниагары, и они приняли это как часть Работы.

Когда моя жена встретила нас на чикагском вокзале, она сказала, что через два часа мы должны будем