которого она знала, принять письмо, в котором она утверждала, что деньги на её счёте на самом деле принадлежат г-ну Гурджиеву. Конечно же, она сделала это, не говоря ему об этом.

Денежный вопрос всегда был для неё большой проблемой. Когда прибывали чеки, ей нужно было оплатить много накопившихся счетов, а также налоги, страховки и закладные. Она знала, что иногда г-н Гурджиев ожидал, что она принесёт ему немного денег, но часто, после оплаты обязательных платежей, ничего лишнего не оставалось. Я помню, как однажды г-н Гурджиев планировал поездку, как только поступят деньги. Деньги прибыли, но после того, как моя жена оплатила счета, осталось только сто франков. Что можно сделать со ста франками? Чаще всего г-н Гурджиев безразлично брал эти деньги и вообще не раздражался. Иногда он притворялся, что осуждает её за то, что она оплатила счета вместо того, чтобы подумать о том, что ему нужны деньги, но у неё всегда было чувство, что ей нужно в первую очередь оплатить долги Приоре, и только потом распоряжаться остальными деньгами. Это всегда было для неё тяжёлой задачей.

Во вторник, 8 июля 1924 года, г-на Гурджиева, как всегда, ожидали в Приоре в пять часов. Я ждал его, потому что он любил заниматься со мной музыкой после возвращений из Парижа. Так случилось, что я проходил мимо входных ворот, когда зазвенел звонок. Вошёл жандарм, спрашивая, это ли дом г-на Гурджиева. Услышав, что это именно его дом, он сообщил, что г-н Гурджиев попал в автомобильную катастрофу, и скорая помощь забрала его без сознания в больницу в Фонтенбло. Земля разверзлась у меня под ногами. Все мечты, все надежды на дальнейшую Работу разрушились. Я немедленно поехал в госпиталь вместе с доктором Шернваллом; мы оставались там до утра, потом мы забрали г-на Гурджиева домой, всё ещё без сознания. Что произошло, лучше опишет моя жена.

В то утро вместо того, чтобы поехать в Cafe de la Paix, я поехала на новую квартиру, которую нашла для него на бульваре Перейр. Г-н Гурджиев планировал выехать из города, чтобы посмотреть на то оборудование, которое я отобрала для покупки. К моему изумлению, он был не готов. И когда я ему напомнила, что нам нужно отправиться немедленно, он сказал: «О, перезвоните, что мы приедем завтра». Это удивило меня ещё больше, потому что я знала, насколько деликатным и внимательным был г-н Гурджиев, когда это касалось людей, не связанных с Работой, хотя с нами это было определённо не так.

Я сказала ему, что директор магазина будет очень раздражён, но г-н Гурджиев стал очень жёстким и сказал мне позвонить и сказать, что мы приедем завтра. Потом г-н Гурджиев сказал мне сразу же написать моим родителям в Ленинград, чтобы они продали все наши и их вещи и приехали в Приоре, потому что вскоре будет серьёзный голод.

Позже мы с ним пошли в его гараж, и он попросил меня сказать механику основательно осмотреть его «ситроен», особенно рулевое колесо. Он сказал мне, что пообедает в армянском ресторане, чтобы сделать кое-какие личные дела, после которых возьмёт машину и поедет прямо в Приоре. Мне нужно было вернуться в его новую квартиру, чтобы сделать опись, а потом самостоятельно добраться до Приоре на поезде. Я была снова удивлена и, конечно же, разочарована, потому что г-н Гурджиев всегда брал меня с собой на машине. Я очень любила эти поездки, потому что могла задать ему множество вопросов, и иногда мы останавливались в лесу и спокойно сидели, что мне очень нравилось. Стояла июльская жара, а мне нужно было отвезти в Приоре много пакетов. Я не знала, почему г-н Гурджиев не может приехать и забрать меня перед тем, как ехать в Фонтенбло.

Я вернулась в квартиру и закончила опись около трёх часов. Я позвонила в гараж, чтобы узнать, там ли ещё машина г-на Гурджиева, чтобы я могла положить туда свои пакеты. Мне ответили, что он только что уехал.

Мой поезд отправлялся после пяти часов, и поскольку я очень устала, я села в кресло на первом этаже напротив окна и заснула. Вдруг я услышала голос г-на Гурджиева, который звал меня: «Ольга Аркадьевна! Вы здесь? Пойдёмте!» Я подскочила и выглянула в окно, думая, что он изменил свои намерения и приехал меня забрать, но поблизости не было ни г-на Гурджиева, ни его машины. Я подумала, что, может быть, он меня позвал, но поскольку я не ответила, сразу же ушёл. Я спросила консьержку: «Не проходил ли мимо г-н Гурджиев?» Она ответила, что не видела его, хотя сидит здесь у входа уже некоторое время. Я посмотрела на часы: было четыре тридцать – как раз время на то, чтобы взять такси и успеть на поезд.

Один из наших учеников встретил меня на вокзале в Фонтенбло. По его лицу я сразу же поняла, что что-то случилось, и спросила: «Что произошло? Г-н Гурджиев уже вернулся?» Он ответил: «Да, он вернулся». Но он что-то не договаривал. Я стала настаивать, поэтому он сказал, что г-н Гурджиев попал в автокатастрофу, и сейчас он в больнице. Я выбежала из вокзала на улицу, остановила грузовик и убедила водителя отвезти меня в больницу.

Там я обнаружила своего мужа и доктора Шернвалла, которые отвели меня в отдельную палату, где находился г-н Гурджиев. Было ужасно видеть его без сознания, с перевязанной головой и руками.

Не было возможности спросить моего мужа, что произошло, но ученик сказал мне, что, по счастливому случаю, жандарм на велосипеде увидел возле дерева вдребезги разбитую машину со сломанным рулевым колесом. Он обнаружил г-на Гурджиева, лежащего без сознания на земле, его голова лежала на двойной подушке, взятой из машины. Кто мог достать эту подушку и подложить её под голову г-на Гурджиева? Вокруг никого не было.

Вскоре после этого мимо проезжала машина скорой помощи, которая остановилась и забрала г-на Гурджиева в больницу. Его опознали по карточке, которую нашли в кармане. В больнице был очень хороший хирург, доктор Мартри, который сразу же сделал все необходимые перевязки. Позже мы подумали, что кто-то спровоцировал аварию и ограбил г-на Гурджиева, но я заглянула в его карман, где, насколько я знала, был бриллиант, который он только что купил, и всё было на месте.

Я начала понимать свои утренние дурные предчувствия, которые я пыталась преодолеть и делать то, что я делала. Сейчас