выступить перед французским консулом. Г-н Гурджиев принял его просьбу сделать предварительный просмотр для его друзей, для увеличения публики. Все убедились в том, как правильно было не прерывать путешествие.

Демонстрация для консула прошла хорошо, и в результате был заказан концертный зал, такой же большой, как «Карнеги Холл», и с такой же большой сценой, как в Париже. На представлении было много людей, наши движения, как и наши «трюки», были хорошо приняты.

Вернувшись из Чикаго в Нью-Йорк, мы дали последнее выступление в «Карнеги Холле» в начале апреля.

Было много людей. Мой муж и Ферапонтов переводили то, что г-н Гурджиев говорил на русском, а Орейдж пересказывал это публике.

После выступления я сказала г-ну Гурджиеву: «Я смотрела за публикой и увидела, что половина людей не заинтересовалась, и они выглядели спящими. Почему вы предоставляете возможность всем этим людям? Не лучше ли, чтобы людей было меньше, но они были бы заинтересованы?» Г-н Гурджиев ответил, на этот раз немного со злостью: «Как вы можете судить? Возможно, у тех, кто сегодня выглядит спящим, через двадцать лет что-то проснётся внутри, а те, кто сегодня выглядят жаждущими, забудут всё через десять дней. Нам нужно каждому дать возможность услышать. Результат нам не принадлежит».

Приближался день нашего отплытия во Францию. Г-н Гурджиев сказал моей жене, что я должен остаться с ним в Нью-Йорке. Поскольку её присутствие в Приоре было очень важным, ей нужно было вернуться с учениками. Моя жена не могла на это согласиться и попросила г-на Гурджиева решить, что ему более необходимо: её присутствие в Приоре или моё в Нью-Йорке. Г-н Гурджиев был очень недоволен её отказом, но в такой ситуации моя жена не могла уехать, и он это знал. За ужином он сказал, что предпочитает её в Приоре, и что он оставит с собой мадам Галумян. Итак, я мог тоже вернуться во Францию. За несколько часов до отъезда, моя жена обнаружила, что у нас не осталось ни единого доллара после покупки билетов. Она поспешно пошла заложить одно из её колец. Это было то самое кольцо, о котором она однажды сказала г-ну Гурджиеву, что никогда с ним не расстанется, потому что это обручальное кольцо моей матери. Она попросила мадам Галумян разыскать её брата, который временно отсутствовал в городе, и попросить его выкупить кольцо. Мадам Галумян могла привезти его, когда вернётся в Приоре.

Мы отплыли на прекрасном корабле «Джордж Вашингтон». Погода была великолепной, и на этот раз все ученики могли наслаждаться прекрасной едой. Некоторые из молодых учеников после нескольких лет простой институтской еды обнаружили, что на корабле они могут взять вторую порцию любого блюда. Однажды они попросили и получили шесть порций мороженого. Ни эта еда, ни море не расстроили их здоровые желудки. Очевидно, они могли насладиться наградой за свои усилия для г-на Гурджиева в Соединённых Штатах. Один из его принципов гласил: «Если что-то берёшь, потом отдай!» И он всегда следовал ему. Г-н Гурджиев умел давать, щедро и как раз в нужное время, и его подарки всегда приносили радость или новые силы.

Мы прибыли в Приоре рано утром. Мадам Успенская, которая оставалась там с несколькими учениками, приготовила для нас простую еду, и после трапезы я переоделся в свою рабочую одежду. Потом Иванов и я взяли лопаты и отправились на дальний огород копать…

Когда вернулся г-н Гурджиев, мы узнали, что в Нью-Йорке он диктовал мадам Галумян некоторые воспоминания о его молодости на Кавказе, о его «Универсальной мастерской». Он накопил достаточно денег и снял две маленькие дешёвые комнаты, где они начали так энергично работать, как мог заставить работать только г-н Гурджиев – диктовка, переписывание, печатание, исправление, снова диктовка…

Некоторое время они буквально голодали, потому что не было денег на еду, но работа должна была продолжаться, и она продолжалась. А когда она была окончена, появились деньги от лекций Орейджа и уроков по движениям для американцев, которые давала мадам Галумян. Они вернулись в начале июня в каютах первого класса.

Мы встретили их на вокзале в Париже. Потом все, кроме моей жены, вернулись на поезде в Приоре; г-н Гурджиев попросил её подождать и поехать с ним на машине. Когда они сели в машину, он достал кольцо, о котором я ранее упоминал, и передал его моей жене. Он сказал: «Вы не должны поступать так, не сказав мне. Ваш брат мог забыть или не выкупить его вовремя, и кольцо могло потеряться». Она была очень счастлива и тронута его словами.

Когда г-н Гурджиев вошёл в ворота Приоре, мы работали на внутреннем дворе. Он вышел из машины и посмотрел на нас с очень серьёзным выражением – и теперь мы не знали, что нас ожидает.

XXIII

Катастрофа

Когда г-н Гурджиев вернулся из Нью-Йорка, в Приоре снова началась регулярная работа. В результате визита в Америку стало необходимо решить некоторые проблемы с оснащением Института, потому что около восьмидесяти новых людей просили разрешения прибыть в Приоре в начале лета.

В то же время г-н Гурджиев возобновил свою еженедельную привычку, которой он начал придерживаться с прошлого года – он ездил вечером в Париж и оставался на ночь в своей квартире на улице Коменданта Маршана. А на следующее утро моя жена встречала его в Cafe de la Paix для выполнения своих обязанностей секретаря. Эти обязанности включали в себя быть переводчиком для новых людей, которые приходили с ним поговорить, следить за его корреспонденцией и ходить в банк с чеками, которые он получал по почте. Какой бы ни была утренняя программа, г-н Гурджиев уезжал в Приоре в три часа пополудни, и неизменно брал с собой мою жену. Хотя во время этих поездок он зачастую хранил молчание, были некоторые случаи, когда она могла поговорить с ним, и он давал ей указания по работе в Приоре и для неё самой.

Моей жене нужно было связаться с оптовыми магазинами для того, чтобы выбрать лучшие цены на новое оборудование для комнат, прачечной и кухни. И поскольку г-н Гурджиев хотел сменить свою квартиру к концу июня, ей нужно было подыскать другую.

Также в этот период г-н Гурджиев сказал ей, что для него ненужное неудобство подписывать чеки, иногда прерывая тем самым беседу с людьми. Поэтому он положил все деньги Приоре на банковский счёт на имя моей жены. Это очень её обеспокоило, и она попросила директора банка,