Бейли, молча стоявшая все это время рядом, наступила Тану на ногу, а потом нежно улыбнулась графу Вержесу. Тот в первый момент был ошарашен, но быстро пришел в себя и многообещающе улыбнулся в ответ. Однако тигрице уже было все равно.

Больше всего ее в этот момент нервировало ощущение чужого дыхания за правым ухом. Потому что справа от нее никого не было.

Да, это именно Хатор стоял рядом с ней в зале. И тогда ночью. Невидимый.

С одной стороны, дракону хотелось удрать от кошки прочь, спасая свою свободу и независимость, ибо он понимал, в какую трясину его засасывает.

Стать подкаблучником?!

Протест рвался из драконьей души, снося напрочь все другие соображения.

А с другой? С другой стороны, КАК он мог оставить СВОЮ женщину посреди такого количества голодных мужиков?! КАК?!

Кто-то мог протянуть свои лапы к тому, что он считал своей собственностью.

От этой мысли вскипало и переворачивалось все его драконье нутро.

Вот и торчал теперь рядом с ней почти постоянно.

А кошка как назло, бесила его тем, что стреляла глазками по сторонам. Когда-нибудь он запрет ее под замок, пусть потом попробует…

Однако в зале она совершенно точно определила источник главной опасности. И явно что-то задумала. Слишком уж хорошо Хатор изучил. Все эти сладкие улыбочки и взгляды, адресованные старой сволочи Вержесу, неспроста. Ох, неспроста. Это только усиливало нервозность.

А вот бывший первый рыцарь удивил. У него же просто талант к эффектной импровизации. Да если через три недели сплошных поединков этот рыцарь останется жив и не покалечен, все забудут его старый позор. О нем теперь будут слагать легенды!

Дерзко, конечно, самонадеянно. Но, черт побери…

Даже как-то завидно стало.

После объявления вызова делегацию Танбора, естественно, из дворца уже не выпустили. Всех поместили под стражу и заперли в тех самых покоях, что когда-то занимал в этом дворце Филберт Танри. Не зря говорят, что жизнь циклична, и все возвращается на круги своя.

Для Бейли было сделано исключение. Ее заперли в отдельной комнате, но стражи приставили не меньше. И неизвестно еще, от чего охраняли даму, от посягательств не ее честь или чтобы не сбежала.

А во дворце по приказу Владыки Ансельма начались срочные приготовления. Поскольку первый день поединков был назначен на следующее утро, трибуны на поле для турниров надстраивать начали еще с вечера. Потому что ни один турнир еще не собирал столько желающих насладиться зрелищем.

Но вот ночь прошла, утро наступило.

Теперь на поле для турниров красовались новые трибуны, достроенные и благоустроенные. А в дальнем конце поля — одинокий шатер. В котором и предстояло находиться рыцарю все эти три недели, пока половина магов Илтирии будет пытаться убить его на поединке.

Спали той ночью плохо все. Волнение.

На рассвете, до того, как первые лучи солнца появятся на небе, вся команда уже была в сборе, ожидали только Бейли. Явилась она невозмутимая как всегда, только задумчивая. Ощущение чужого присутствия рядом преследовало ее постоянно. Более того, некоторые ощущения… но об этом же не расскажешь никому.

Перед началом поединков король пожелал говорить с племянником. Е го свиту велено было вывести на поле, а рыцаря доставить в кабинет.

Это оказалось неожиданно для Филберта, и пожалуй, вызвало даже больше волнения, чем предстоящие поединки. Потому что стыд и чувство вины перед дядей не имели срока давности.

В королевском кабинете ничего не изменилось за двадцать лет. Все было таким, как Филберт помнил. Кроме самого короля. Он еще больше постарел за эти годы, выглядел каким-то усталыи и измученным.

Недолгая пауза.

Ансельм смотрел на племянника строго, а потом вдруг сказал:

— Я скучал по тебе, мой мальчик.

— Дядя… — пробормотал Берт, понимая, что краснеет.

— Тебе давно следовало вернуться, — король встал из-за стола и отошел к окну.

У Филберта сжалось сердце.

— Не дай убить себя как-нибудь по-глупому, — проговорил король, не оборачиваясь, и добавил: — А теперь иди. Пора.

Действительно было пора. Филберт поклонился его спине, и вышел из кабинета. Восемь гвардейцев сопровождали его, чеканя шаг по каменным плитам коридоров дворца.

Три недели. Ведь только сейчас он подумал, что через три недели, возможно…

Потом решил не загадывать. Как Бог даст. Потому что единственное чего сейчас хотел рыцарь — это не власть, не богатство, даже не доброе имя. Он хотел вернуться к Изольде.

А для этого надо было остаться в живых.

На поле к этому времени уже собралось, наверное, треть населения столицы. Солнце только взошло, а трибуны были уже полны. Так что нерасторопным пришлось тесниться вокруг поля. И если первые ряды еще что-то видели, то дальним приходилось довольствоваться только пересказами.

Стоило рыцарю в сопровождении гвардейцев появиться на поле, как все разговоры мгновенно стихли. Однако вскоре возобновились с новой силой. Все-таки герцог Танри был весьма неоднозначной фигурой. Многие вспоминали события двадцатилетней давности, его головокружительный взлет и не менее фееричный позор и падение. Кто-то помнил его отца, первого рыцаря Илтирии.

Но куда больше чем прошлое, людей интересовало настоящее. И потому, предстоящих поединков ждали огромным любопытством и нетерпением.

А кое-кто, между прочим, собрался делать на этом неплохие деньги.

Леди Бейли из свиты рыцаря, как весьма привлекательной даме и дипломатической особе, отвели место среди почетных гостей на королевской трибуне. Там же с краю нашлось местечко и для господина Тана, главы безопасности посла Танбора (того самого, которого сейчас должны были начать убивать на поле).

И вот, пока леди Бейли очаровывала улыбками вельмож Илтирии, господин Тан принимал ставки. Поединки еще не начались, а суммы там крутились уже весьма приличные. Хатор, присутствовавший среди гостей в незримом виде, прикинул, что если Филберт продержится положенные три недели, денег хватит покрыть дефицит бюджета Илтирии. При этом он и сам подумывал, что надо бы поставить на рыцаря, ибо азарт заразителен.

Однако куда больше дракона волновало недвусмысленное внимание, которое местные лордики оказывали Бейли. Эти задохлики вертелись вокруг нее и разве что не урчали как коты. А она точно что-то задумала, потому что сосредоточила свое внимание на старом графе Вержесе.

Но вот, наконец, герольд объявил первого поединщика.

И все мгновенно стихло.

Всадник, закованный в латы, выехал на поле. Не спеша, красуясь перед трибунами, подъехал к шатру, перед которым был закреплен турнирный щит рыцаря (пришлось ради этого лезть в хранилища и извлекать церемонильные доспехи, принадлежавшие еще отцу Филберта). Ударил в него копьем.