Его короткий меч покидает ножны… Короткий широкий меч. Таким не сражаются. Таким убивают. Внезапным ударом. Выросшая и живущая среди воинов Корнелия разбирается в оружии.

Не проблема, что меч отпущенника не хорош для сражения. Драться не с кем. Дом пуст. Все, кто здесь был, ушли. Или сбежали. Или умерли.

В человеке много крови… А здесь ее столько, что хватило бы на десятерых… Кровь везде. На мозаичном полу, на стенных фресках… В коридоре, в привратницкой, в атриуме. Черепки разбитых ваз плавают в крови, вода в имплювии[76]даже не розовая, красная. В ней плавает мертвая девушка… Рабыня, которую Корнелия привезла с собой в Сирию из Рима, а из Сирии — обратно в Рим. Корнелия ее очень ценила. Красивая и умелая. Лучше нее никто из челяди Корнелии не мог уложить волосы…

Во внутреннем дворике — мертвый раб. Еще один — на галерее второго этажа. Из кухонного закутка — запах горелого мяса. Старая толстая рабыня (Корнелия помнит ее еще молодой) лежит на решетке. Ее убили ударом в спину. Угли под решеткой погасли. Их залило кровью…

— Что теперь, домна? — спрашивает Онагр.

Корнелия видит, что он нервничает. Один из его людей возвращается, шепчет на ухо вожаку. Тот дергает изуродованной щекой.

— Преторианцы, — говорит он. — Это они. Что делать, домна?

Видно, что он уже не рад, что предложил помощь. Преторианцы, это не вигилы. Это гвардия. Император… Так можно запросто без головы остаться.

— Подожди! — Корнелия, одна, поднимается наверх, в спальню. Ее вещи так и лежат, нераспакованные. Ничего особо ценного, платья, немного золота… Драгоценности — все на ней. Старинное запястье, изумруды и рубины в красном золоте, заляпано кровью… Корнелия садится на ложе и зачем-то обтирает запястье простыней. Золоченые амуры хихикают по углам ложа… Корнелии хочется плакать, но — нельзя. Она — дочь Гордиана. Дочь и внучка императоров… Она не будет плакать, она будет драться.

Корнелия срывает с себя роскошную столу, драгоценности, заворачивает все в шелк, сует в сумку… На комоде — ее дорожное платье… Все уже выстирано, отглажено… Внизу — простые удобные сандалии.

Корнелия переодевается. Сама, без слуг. Это непривычно и отнимает довольно много времени. Сумку с драгоценностями — на пояс. И кошелек.

Корнелия сбегает вниз. В атриуме топчутся головорезы Онагра. Ничего не трогают. Ждут.

Теперь — в конюшню. Там — никого. Из людей. Зато все лошади на месте. В том числе — кони Алексия и Анастасии. Ясли полны. Белая кобыла Корнелии ржанием приветствует хозяйку.

Сердце Корнелии пропускает удар… Неужели Алексия и Анастасию схватили?

— Держи, друг, — Корнелия сует в жесткую ладонь отпущенника тяжелый кошель. — Мне нужно за город. Поможешь мне?

Здоровяк взвешивает на ладони кошелек.

— Это очень много, домна!

Но отдавать кошелек не спешит.

— В конюшне — лошади, — говорит Корнелия. — Пусть оседлают на всех. И оставь кого-нибудь — присмотреть за домом. Рабы вот разбежались…

— Вернутся, — уверенно говорит отпущенник. Получив деньги, он заметно оживился. — Я распоряжусь, чтобы тут прибрались… Пока тебя не будет.

Последняя фраза звучит уже не очень уверенно. Преторианцы. Август…

— Похоже, брат не рад твоему приезду.

— Это не он. Это мачеха, — говорит Корнелия. — Всё образуется.

Сама она не верит сказанному. Это слова для Онагра. Кто знает: вдруг он решит, что продать ее выгоднее, чем помочь.

Даже, если брат узнает, что изменится? Отец говорил: у принцепса нет ни друзей, ни родственников. Только подданные, союзники и враги.

— Онагр, мне надо к Аппиевым воротам. И дальше, по дороге еще милю. Там поместье моего деда. Знаешь, где?

Кивок.

— Там — мои друзья, — говорит Корнелия. — Проводишь меня?

Еще один кивок.

— А что за друзья? Надежны?

Вопрос понятен. Когда ты в немилости у власть имущих, друзья как-то сами собой улетучиваются.

— Легионеры. Первый Германский. Его легат — ближайший друг моего мужа. Он не предаст. Человек, которого убили у ворот… Чернокожий… Он был телохранителем у этого легата. Тела самого легата в доме нет. Надеюсь, он ушел…

— Или его увели. — Отпущенник пристально смотрит на патрицианку.

— Даже если и так, — говорит Корнелия. — Первый Германский. Там у меня много друзей (Корнелия очень хочет в это верить!) Я еду туда!

— Там точно есть твои друзья или ты просто так думаешь? — интересуется Онагр.

— А почему ты спрашиваешь? — в свою очередь интересуется Корнелия.

— Потому что я легко мог бы спрятать тебя здесь, в Риме. Воля владык переменчива. Глядь — и ты опять в фаворе…

«Только не у моей мачехи», — думает Корнелия, но вслух говорит:

— Я могу рассчитывать на Первый Германский. На весь легион! Они не предадут своего легата!

— Даже, если им предложат денег? — Онагр проявляет неплохое знание солдатской психологии.

— Их не подкупят, — отвечает Корнелия. — Первый Германский — это варвары из-за Данубия. Легат — их природный вождь. Рикс. Половина легиона — его родичи.

Не совсем так, но какая разница? Ей надо просто убедить Онагра. Мачеха сказала: «Велю тебе не покидать Рим». Скорее всего, стража у городских ворот уже получила соответствующее распоряжение. Без Онагра ей будет трудно выехать из Рима. Трудно и опасно. А Онагру она уже верит. Его люди — подонки. Воры и убийцы. Они пришли в богатый дом, полный сокровищ… И не грабят. Значит, Онагр держит их в кулаке. Он выведет ее из Вечного Города.

— Варвары… — задумчиво произносит Онагр. — Думаю, они умеют драться.

— Спроси об этом у персов, которых они били! — В голосе Корнелии — гордость.

— Что ж, — говорит отпущенник. — Я помогу тебе добраться до них. Рассерженные германцы — в Риме! Это будет весело, а, квириты? Много шума и беспорядка!

Вряд ли приятели Онагра — квириты, граждане. Однако шутка главаря им нравится. Еще бы! Там, где много беспорядка, можно очень неплохо поживиться.

— Ты и ты. — Грязный палец со сплющенным ногтем тычет в двоих громил, — останетесь здесь. Этот дом — на вас. Остальные — седлать коней.

— Меня могут ждать на воротах, — честно предупреждает Корнелия.

— Домна, найдется ли у тебя парик попроще и палла подлиннее? — интересуется Онагр. — Есть? Тогда не вижу сложностей. А если и будут, то пара монет на глаза — и зрение городской стражи станет не лучше, чем у кротов.

Не успела клепсидра в атрии отмерить половину часа, как небольшая кавалькада покинула дом.