оставленном в результате побега) и за убийство — по статье 58-8 (террор). Всякий советский человек, пострадавший от урок, был по крайней мере членом профсоюза. Поэтому применение статьи 58-8 к убийцам не требовало особенного юридического крючкотворства. Блатная гвардия награждалась двадцати пятилетними сроками и шла в особые лагеря.

Эго не был бурный поток и даже не ручей, а только отдельные капли. Весной 1952 года в лагерном отделении Медного Рудника, где находились Игорь и Василий, были всего тридцать два уркагана. На Медном Руднике они переживали самые тяжелые дни своей жизни. Лагерная администрация, как ветреная куртизанка, забыла прежнюю любовь и отвернулась от верных помощников. Урки со своими капризами могли нарушить установившийся строй лагерной жизни. Они досаждали претензиями. Кроме того, в силу своей малочисленности уголовники не представляли реальной силы, способной подавить других заключенных. Начальник Медного Рудника подполковник Отвратный отдал блатарей на заклание. Предав воровской закон, они были готовы ссучиться и пробиться в придурки. Но сплоченное кубло лагерной придурни не подпустило их к теплым местам и спихнуло в омут самых тяжелых общих работ. Там урки оказались в руках бригадиров и спиногрызов и, что было еще хуже, работяг. Авторитетный вор в законе Колечка, забыв былое величие и превратившись в презренного фраера, грузил медную руду в вагонетки. При попытках поднять голову блатари подвергались избиению. Военнопленные ограничивались зуботычинами, а бандеровцы били зверски и до полусмерти.

Гвардейцы преступного мира влачили жалкое существование лагерных парий. Помимо физических трудностей, их душил страх. Администрация лагерей и тюрем, конвой и охрана в своем большинстве свято верили в реальность чудовищных преступлений, совершенных осужденными по статье 58, и поддерживали эту легенду. Их вера невольно передалась рецидивистам, которые многие годы провели за решеткой в прежних местах заключения. Теперь урки оказались в окружении страшных «фашистов», получивших над ними полную власть. Блатная гвардия была сметена, рассеяна и деморализована.

Ее возрождение началось летом 1952 года и было связано с прибытием на Медный Рудник нового заключенного — насильника, бандита и убийцы Сенечки. Этот сорокалетний ничем не приметный на вид худощавый человек сумел сплотить блатарей и поднять их дух. Урки стали держаться друг за друга и огрызаться. У них появились ножи. Двух работяг порезали. Начались кражи и грабежи, отбирались посылки. При этом воровские авторитеты, прославившиеся громкими делами, не брезговали кражей пачки махорки. Блатари посягали лишь на самых слабых и безропотных заключенных, которые не имели поддержки и не могли дать отпор. Постоянным объектом грабежей стал карантинный барак. В него на 21 день помещались заключенные, прибывшие в лагерь с этапа. Новички еще не успели пустить корни в лагере и были неопытны и беззащитны. На Медном Руднике зрело недовольство блатарями. По беспощадным законам лагерного бытия каждый человек боролся за свою жизнь сам и умирал в одиночку. Наряду с этим в лагере проявлялись групповые интересы бригады, жилой секции барака, национальной общины, палаты в санчасти, барака усиленного режима, землячества, кубла придурков и других постоянных и временных сообществ из заключенных. Эти интересы отстаивались коллективно. Возрождение блатной гвардии не было нужно никому. Усилия Сенечки сплотить соратников и установить воровской закон на Медном Руднике были обречены на провал.

Очередной набег блатарей на карантинный барак, во время которого были ограблены два москвича и побывавший в немецком плену изменник Родины, затронули интересы столичной общины и военнопленных. Добров и Иголкин решили вернуть награбленное пострадавшим. В ослепительном заблуждении молодости эти мальчишки верили, что своими кулаками они могут сотворить добро и возвратить справедливость в ожесточенный мир. Стратегом планируемой операции стал Игорь. Выработанная доктрина гласила: отвага и натиск. Добров был не изнеженный генеральский сынок, а отчаянный парень, выросший и получивший закалку на московских улицах и во дворах. Друг Василия имел богатый опыт уличных драк и стычек со славной подмосковной шпаной со станций Немчиновка, Трехгорка и Баковка по Белорусской железной дороге, в районе которых была расположена дача его отца. Он бился столь самозабвенно и честно, что никто не упрекал его за генеральское происхождение. В институте Игорь остепенился и перенес свою страсть к потасовкам на занятия боксом. Он ходил в спортивную школу и получил 1-й разряд по боксу. Друзья имели союзников. Военнопленные согласились придавить блатарей, предоставив студентам честь начать атаку. Соседи по секции барака, где помещался Сенечка со своей свитой из трех человек, обещали дружественный нейтралитет. Иван Ушаков не хотел марать руки и категорически отказался участвовать в акции, но спросил:

— Студент, помнишь, как надо защищаться от ножа?

Не удовлетворившись ответом Василия, что это плевое дело, он провел с ним два изнурительных урока и сказал по их окончании:

— Сойдет! — Помолчав, учитель добавил: — Вася, помни про удар носком в пах с разворота.

Друзья отправились на операцию после работы, под вечер, зная через разведчика, что Сенечка находится на месте и военнопленные стянулись на исходные позиции. Он стоял у вагонки и говорил с дневальным. Три блатаря сидели неподалеку и резались в карты. Студенты быстро приблизились к пахану.

— Сеня, гони обратно барахло и жратву, которые твои шавки взяли на карантине! — потребовал Василий еще на ходу.

Сенечка вздрогнул. Слово «шавки», сказанное в отношении авторитетов преступного мира, означало глубокое оскорбление, которое требовало возмездия. Но пахан умел держать себя в руках. Он понимал, что не может расправиться сам с этими двумя молодыми людьми с репутацией битых фраеров. А то, что они сами нападут на него, Сенечка не допускал и в отдаленных мыслях. Наглецов должны были наказать соратники, к которым он обратил свои взоры, но те, хотя и оторвались от карт, выжидали, следя за дальнейшим развитием событий. Урки думали, что сейчас начнется толковище, на котором пахан скажет с удивлением:

— Мы ничего не брали, отвались!

Им не пришлось ждать, а Сенечке — оставаться в заблуждении в своей неприкосновенности. Он получил от Игоря сильный удар в челюсть и был потрясен. Тут же последовал удар Василия, о котором упоминал учитель. Это был запрещенный удар, Игорь не обучался ему в боксерской школе и никогда не употреблял в уличных драках. Он увидел, что Сенечка согнулся вдвое, обмяк, как куль с мукой, и со стоном опустился на пол. После секундной паузы раздался грозный рев семидесяти заключенных. Блатари, забыв про воровскую честь и достоинство, полезли под вагонки. К ним присоединился пришедший в себя пахан. Это означало безоговорочную капитуляцию и сдачу на милость победителя. Попасть под вагонки было легче, чем выбраться оттуда. При малейшей попытке это сделать нарушители получали тяжелые пинки. В избиении участвовали