ноющей болью в груди. Это не та боль, что я испытал, когда потерял Яннару. То было безысходностью, наполненной отчаянием. Но сейчас мне сладко, пусть эта сладость невыносимо горчит.

— Я плохой человек, Яна? — царапаю когтями её имя на надгробии. Перед глазами немного плывёт, и буквы получаются кривыми и некрасивыми.

— Молчишь…

Прижался лбом к прохладному камню. Как же всё сложно в этой жизни. Или, наоборот, слишком просто. Так просто, что и поверить страшно.

— Прости мне.

— Ей, ты что творишь?!

А вот и Боррисад. Хватает меня за ворот и трясёт, пытаясь привести в чувство. Бесполезно. Кажется, меня наконец накрыло. В пьяном бреду рассказываю правду о суккубе и попытке воскресить Яннару. Несколько раз меня стошнило в траву, а ещё я разревелся. Ну хоть не обделался. Какой во мне актёр умирает. Или всё это со мной взаправду? Если так, то надо срочно просыпаться! Я не готов навечно застрять в этой временной петле и напиваться на кладбище каждый день.

— Профсор Шельмррррр, — ну и имечко у него! Хрен выговоришь.

— Что тебе?

— Это ведь останется между нами? Вы не расскажете Освальду. Он тоже, — я покрутил у виска и красноречиво присвистнул. Боги, вмажь мне, Боррисад, я мерзок и жалок.

— Между нами.

А вот интересно. Если мы движемся по старому сценарию, и меня опять ждёт наказание от суккуба, что она сделает со мной в этот раз? Второй глаз выколет? Или руку отрубит? Ржал себе под нос, пока безопасник тащил меня в свой кабинет.

Момент истины. Пришёл ли Теобальд? Боррисад толкнул дверь, и моё сердце сжалось от боли за Аню. Она грустно гладила шиншиллу и смотрела перед собой невидящим взглядом. Ждала его. По глазам вижу, как ей плохо, но мы должны доиграть спектакль до конца.

Я признаюсь в своих прегрешениях и обещаю помочь победить суккуба. Шельмегор верит нам, желает удачи и отпускает.

Как последняя мразь радуюсь, что в этот раз буду лично сопровождать Аню на фестиваль.

— Пойдём домой? — беру её за руку. Аня не вздрагивает и не отдёргивается. Награждает меня лишь невнятным кивком и послушно следует до коттеджа.

Лучше бы злилась, ненавидела, вырывалась, но не так!

— Тео не виноват, — и на кой чёрт я заступаюсь за него?!

— Знаю. Просто я думала, что у него получится преодолеть всё это… Забудь. Что там с эликсиром?

Достаю фляжку из внутреннего кармана и отвинчиваю крышку. Самая дешёвая бормотуха, всего глоток остался, но его хватит, милая.

Аня принюхивается, а затем морщит носик.

— Что это?

— Пришлось отпрашивать Ори с пары. Она девочка умная, быстро намешала нужный состав. Это погрузит тебя в беспробудный сон, Аня. Ты уверена, что хочешь этого?

Она неглупая и раскусила бы мою ложь. Но я подкрепил свою дурацкую историю внушением. В глазах любимой надежда и страх, когда она берёт фляжку. Горлышка касались только мои губы, а потом коснёшься ты, и это убьёт тебя. Тебя убьёт мой поцелуй…

— Когда ты планируешь выпить яд? — спрашиваю, мечтая, что моя магия не подействует, что ты передумаешь, Аня.

— На фестивале, когда увижу Тео. Ты должен будешь вернуть ему тень души, когда он проснётся.

— Как скажешь.

Долгие и безрадостные сборы. Достаю из шкафа алую мантию и медленно облачаюсь, оттягивая минуты, но в этот раз время несётся стремглав, даже не думая о пощаде. Нарушаю привычный порядок. Если Тео не пришёл в кабинет, то и на кладбище его нет. Этим вечером Аня моя.

— Алекс, — она зовёт меня, стыдливо прикрывая голые плечи. — Помоги, ничего не выходит. Я не привыкла такое носить.

Осторожно, насколько это возможно, затягиваю завязки, поправляю складки платья, лишь бы не коснуться обнажённой кожи, лишь бы не потревожить тебя.

Конечно, ты не привыкла к такому. Котики котируются. Вот ты какая на самом деле, а не размалёванная ряженая кукла.

— Постой. К чёрту это платье, — опускаю руки.

Зачем нужен дар, если я не могу заставить тебя улыбнуться? Достаю из шкафа рубашку и штаны, протягиваю Ане, следя за меняющимся выражением лица. Прямо сейчас она видит ту самую футболку с джинсами, и уголки её губ трогает искренняя улыбка. А я? Я тоже счастлив.

— Спасибо.

Такое простое слово, а от него мне так хорошо.

— Пожалуйста. Я внизу подожду.

Трусливо сбегаю, хотя чувствую, что Ане хочется сказать ещё что-то. Но я больше ничего не желаю слышать, не хочу испортить момент. Она не собирается говорить со мной о любви, скорее всего, это будет что-то утешительное из-за терзающего её чувства вины, она винит себя за мою влюблённость. Ей горько и совестно от моих чувств, а мне не нужна эта неловкость и жалость.

Жду её и стараюсь ни о чём не думать. Этой мой вечер, и сегодня Аня моя. Мне нужно то наше потерянное свидание с котиками и джинсами, и сегодня я сделаю всё правильно. Возможно, впервые в своей жизни.

*.*.*

Рано или поздно всё хорошее подходит к концу. В пакете со сладостями остаётся последняя конфета, кабина колеса обозрения довершает оборот. Вечер превращается в ночь, и руки расцепляются.

Это был самый лучший фестиваль в моей жизни. Пусть на языке я чувствовал горечь расставания, но это было несопоставимо с радостью от близости моей чужой девушки. Играла она или нет, когда улыбалась во время танца, я не хочу знать. Хочу верить. Сладости на палочке и никаких орехов, вместо них кленовый сироп, от которого горчит ещё сильнее, а затем снова музыка и танцы. Где-то в толпе мелькают бледные лица наших взволнованных ребят. Реджи, Рэн, Мари, Чэнгер, Ориэт, Фиррай. Вы знаете, что делать.

— Пора, — будит меня Анин голос, и я пытаюсь нащупать в воздухе её руку. Но внезапно она сама хватает меня и сплетает наши пальцы.

Только ничего не говори. Не жалей меня, не прощайся, или я сорвусь и не доиграю до конца. Я поселю нас во временной петле и буду повторять этот день бесконечно, пока ты не влюбишься в меня.

Суккуб и мотылёк уже на сцене. Демон с вожделением оглядывает своих пленников. Громко называет имена пяти студентов, среди которых оказывается дрожащий от ужаса Чэнгер.

— Не бойтесь. Подойдите ближе, — на кончиках её пальцев мерцают когти.

Вот оно что! Решила постепенно обрубать связи с реальным миром. Умно.

— Алекс, помоги. Я не могу сама.

Руки не слушаются Аню, и она никак не может выпить яд. За что мне это?!

— Ты справишься, — внушаю ей уверенности, но я сам на грани. Слова даются мне с трудом и болью. —