– Жизель, вы должны меня выслушать. Только слушайте очень, очень внимательно, ладно?

– Ладно, – говорит она, хлюпая носом.

– Вы можете улететь на Каймановы острова?

– Угу. У меня билеты с открытой датой. Я могу улететь когда захочу.

– Ваш паспорт у вас на руках?

– Да.

– Не контактируйте с Родни. Вы меня поняли?

– Но разве не надо дать ему знать, что…

– Ему наплевать на вас, Жизель. Неужели вы этого не видите? Он и вас тоже подставит при первой же возможности. Вы – всего лишь очередная пешка в его игре.

В трубке слышится ее судорожное дыхание.

– Ох, Молли, как бы я хотела быть такой, как ты! Но я не такая! Совсем не такая. Ты сильная. И честная. И хорошая. Я не знаю, смогу ли я. Я не знаю, сумею ли я быть одна.

– Вы всегда были одна, Жизель. Плохая компания хуже, чем совсем никакой.

– Дай угадаю. Это твоя бабушка тебе так говорила?

– Да, это она, – говорю я. – И она права.

– Как я могла влюбиться в мужчину, который оказался таким…

– Мерзким, – подсказываю я.

– Да, – соглашается она. – Таким мерзким.

– Мерзость и зло ходят рука об руку. Одно порождает другое.

– Родни и Чарльз, – говорит она.

– Мерзкий и злой, – произношу я. – Жизель, у нас мало времени. Мне нужно, чтобы вы сделали так, как я скажу. И как можно скорее.

– Ладно, – говорит она. – Я сделаю все, что ты попросишь, Молли.

– Я хочу, чтобы вы сложили все самое необходимое в одну сумку. Я хочу, чтобы вы спрятали свой паспорт и все деньги, которые у вас есть, поближе к сердцу. И я хочу, чтобы вы сбежали. Не через парадный вход отеля, а через черный. Прямо сейчас. Вы меня слышите?

– Но как же ты? Я не могу позволить, чтобы ты просто…

– Если вы мой друг, вы сделаете это ради меня. Я больше не одна. У меня есть друзья, настоящие друзья. Со мной все будет в порядке. Я прошу вас сделать так, как я говорю. Уходите, Жизель. Прямо сейчас. Бегите.

Она продолжает что-то говорить в трубку, но я не слушаю, потому что уже сказала все, что должна была сказать. Я знаю, что это невежливо, и, не будь ситуация из ряда вон выходящей, совершенно точно не стала бы разговаривать с ней так резко и сухо. Ни слова больше не говоря, я даю отбой.

Когда я вскидываю глаза от телефона, то вижу, что у моего столика стоит сотрудница кафе, неловко переминаясь с ноги на ногу. Такое поведение мне знакомо. Я сама именно так себя веду, когда дожидаюсь своей очереди заговорить.

– Это вас там показывали? – спрашивает она, кивая на экран телевизора.

И как мне ответить на этот вопрос?

«Честность – лучшая политика».

– Да, меня.

Повисает пауза: она переваривает эту информацию.

– О, и разумеется, я этого не делала. В смысле, не убивала мистера Блэка. Я не убийца. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

Я делаю глоток из своей кружки.

Сотрудница кофейни напрягается и бочком пятится от моего столика. Спиной ко мне она поворачивается, лишь очутившись в безопасности за своей стойкой, и немедленно скрывается в кухне, где, без сомнения, бросается к начальству, которое скоро выйдет и будет смотреть на меня большими глазами. Я немедленно опознаю это выражение. Я пойму, что оно означает страх, потому что уже лучше понимаю все это – тонкие сигналы, язык тела, который выражает эмоциональные состояния.

«Чем дольше живешь, тем большему учишься».

Это самое начальство смерит меня взглядом с ног до головы и убедится в том, что это действительно я, героиня сегодняшних новостей. И позвонит в полицию. Там скажут что-нибудь успокаивающее, посоветуют не волноваться или заявят, что по телевизору что-нибудь напутали.

«Все будет хорошо. В конце концов».

Я делаю глубокий вдох. Я наслаждаюсь еще одним успокаивающим глотком чая. Я жду и наблюдаю за входом в отель.

А потом наконец происходит то, чего я все это время ждала…

Полицейские выходят через вращающиеся двери, а перед ними мужчина – Родни, рукава его белой рубашки закатаны, открывая взгляду мускулистые предплечья и наручники на запястьях. Следом за ним идет детектив Старк. В руках у нее темно-синяя спортивная сумка, которую я немедленно опознаю. Молния приоткрыта, и даже отсюда я могу различить, что внутри вовсе не одежда и не личные принадлежности, а пакетики с белым порошком.

Я беру аккуратную четвертинку кекса с отрубями и изюмом. Как здорово! Кекс совсем свежий. Разве не странно, что в этом кафе что-то пекут во второй половине дня? Кто бы мог подумать, что кому-то может захотеться кексов на ночь глядя, а вот поди ж ты. Наверное, я не одна в этом мире такая странная.

«Люди – это загадка, разгадать которую невозможно».

Это правда, бабушка. Чистейшая правда.

Кекс оказывается изумительным на вкус. Он тает во рту. До чего же приятно что-то съесть. Это так по-человечески, так утешительно. Это что-то, что необходимо делать нам всем, чтобы жить, что-то, что объединяет всех людей на Земле. Я ем, следовательно я есть.

Родни заталкивают на заднее сиденье одной из полицейских патрульных машин. Полицейские, которые несколько минут назад ворвались в отель, стоят на страже у нижней ступеньки лестницы. Взволнованные гости толпятся на лестничной площадке, ища утешения и поддержки у швейцара.

Детектив Старк поднимается по лестнице и что-то говорит мистеру Престону. Оба как по команде поворачиваются в мою сторону. В лучах заходящего вечернего солнца, которые бьют в окно кафе, они никак не могут меня видеть.

Детектив Старк кивает в мою сторону, почти незаметно, но тем не менее это кивок. Он адресован мне. Я совершенно в этом уверена. А вот в чем я не уверена, так это в том, что он означает, этот маленький жест издалека. С попытками понять детектива Старк я уже столько раз попадала впросак, что мне остается только гадать, наверняка я все равно ничего утверждать не могу.

Я никогда не увлекалась азартными играми, главным образом потому, что деньги всегда доставались мне очень тяжело, а потерять их было легче легкого. Но если бы мне сейчас предложили сделать ставку, я сказала бы, что кивок детектива Старк имел определенное значение. И означал он вот что: «Я была не права».

Обратно домой я иду неторопливым шагом. Забавно, как, находясь в состоянии стресса, ты не можешь по достоинству оценить все те вдохновляющие мелочи, которых так много вокруг тебя: птиц, допевающих свои последние колыбельные, прежде чем, распушившись, устроиться в гнездах на ночь, закатное небо, напоминающее сахарную вату, тот факт, что ты идешь домой и, в отличие от любого другого дня на протяжении последних нескольких месяцев, сегодня, когда ты откроешь дверь, в квартире тебя будет ждать друг. Пожалуй, впервые за все время после бабушкиной смерти я смотрю вперед с надеждой.