Я задумался о том, как мое присутствие воздействовало на Риту. Она могла адресовать мне все свои жалобы и ждала от меня помощи. Неудивительно, что ее взаимодействие со мной пробуждало слабейшую и испуганную часть ее личности.

– Как у вас дела на самом деле? – спросил я.

– Я в порядке, – ответила она.

Было понятно, что она хочет убедить меня в этом. Но я видел, что она пытается подавить страх, что, с учетом ее поведения в прошлом, можно было считать поистине героическим поступком. Я взял ее за руку.

– Рита, вы выйдете отсюда совсем скоро.

Она сжала мою руку.

– Я все понимаю, – улыбнулся я.

– Так кто же кого здесь подбадривает? – она улыбнулась в ответ, но потом нахмурилась. – Вы думаете, он беспокоится? – спросила она и уставилась на дверь.

Я с любопытством взглянул на нее.

– Какой бы сын не беспокоился?

– Я не хочу, чтобы он беспокоился, – ответила она. Ее подбородок задрожал, а голос осекся из-за нахлынувших эмоций. – Я бы не хотела… чтобы он жил так же, как я.

Я снова сжал ее руку и сел поближе. А потом спросил:

– Как вам кажется, сколько лет сейчас Джереми?

– Три, – ответила она, и мы оба засмеялись.

И только тут я понял, почему у Риты исчезло беспокойство. Другие никогда не стимулируют нас быть смелыми и активными, прося нас об этом напрямую. Они сознательно ждут. По сути, только потому, что нуждаются в этом. Точнее, они дают нашему восприятию понять, что нуждаются в этом, – именно так, как сделал сын Риты. Она наконец-то нашла способ управлять своим беспокойством, делая то, чего не предложил бы никто из докторов: нашла человека, для которого ей нужно быть сильной. Она не просто подавила свой страх, когда Джереми переехал в ее дом. Она действительно перестала его испытывать. Либо же она обрела смелость, которая делала ее страх несущественным.

И хотя с точки зрения самой Риты это было бессознательно (и повторить такое непросто), я подумал, что она проделала великолепную работу. Главное – найти кого-то, ради кого мы не просто хотим быть сильными, а должны ими быть. И держаться к нему поближе.

– Вы показываете ему, что значит быть сильным, – сказал я Рите.

Она снова засмеялась, а затем закашлялась. Когда она сделала резкий вдох, я услышал небольшой хрип. Рита удивленно посмотрела на меня, как будто ее что-то толкнуло изнутри. И вдруг у нее начали закатываться глаза.

– Рита? – спросил я. Она не ответила. Я потряс ее. – Рита! – Она не шевелилась. Раздался неприятный звук сирены. – Не может быть…

Я попытался прощупать ее пульс, но не сумел. Я тут же нажал кнопку вызова медсестры и принялся делать Рите непрямой массаж сердца.

Через некоторое время я вышел из палаты, чтобы найти Джереми и его отца. Увидев меня, они поднялись со стульев, а взглянув на меня, все поняли. Я сказал им, что мы сделали все возможное, использовали все свои навыки, но этого оказалось недостаточно. Мы не смогли снова запустить ее сердце.

– Она умерла, – сказал я и покачал головой. – Мне очень жаль.

– Что случилось? – спросил Джереми. – У нее ведь все было хорошо. Мы только что разговаривали.

Я сказал ему, что точно неизвестно, но мы подозреваем массивную тромбоэмболию легочной артерии (этот диагноз подтвердился при вскрытии).

– Серьезная травма иногда приводит к образованию тромбов в венах ног, – сказал я, – и они могут дойти до легкого. Она принимала препараты, противодействующие этому, однако ничего нельзя гарантировать.

– Но все же было хорошо, – беспомощно повторил Джереми.

– Знаю, – согласился я.

Они посмотрели на меня с тоской.

– Я просто не могу в это поверить, – сказал Джереми, качая головой и пытаясь осмыслить произошедшее. – После сердечного приступа она боялась всего. Особенно больниц. И докторов. Она ненавидит врачей – за исключением вас, доктор Ликерман. Она любила вас. Но клянусь, что когда разговаривал с ней, она казалась совершенно спокойной.

Он еще раз покачал головой.

– Совершенно спокойной…

Я взглянул на него, тут же вспомнил своего сына, и у меня перехватило дыхание. Я спросил себя, смогу ли защитить его, когда мне придет время умирать, так же, как Рита, преодолев собственные страхи? Смогу ли я показать ему, как смело и мужественно смотреть в лицо своей болезни? Есть ли лучший подарок, который ребенок может дать родителю, а родитель – ребенку? Есть ли лучший подарок для любых человеческих отношений между всеми нами?

Никто не смог показать мне, что стойкости можно научиться, так же убедительно, как Рита. Предел нашей силы чаще всего определяется генами, но ее уровень, который мы демонстрируем в любых обстоятельствах и в любой момент, выбираем мы сами. Я убежден, что наша стойкость напоминает мускул: мы сами можем ее увеличить.

Мы можем бороться с унынием, выражая свою жизненную миссию и реализуя ее. Мы должны преодолевать препятствия, возникающие, когда мы хотим превратить яд в лекарство; находить в себе силы, беря на себя ответственность и выступая против несправедливости; выносить боль, принимая ее и связанные с ней потери и выбрасывая из головы то, что не в силах удержать; наслаждаться тем, что у нас есть, научившись ценить это; преодолевать любые травмы, при этом помогая другим; бороться со страхами, используя связи с любимыми людьми. И наконец, я понял, что нам крайне важно вдохновение от других людей, которым удалось создать непобедимый разум. И для меня таким человеком стала Рита.

– Все дело в вас, Джереми, – напоследок сказал я ему. – Она преодолела свой страх именно благодаря вам.

За последние двадцать лет мне довелось видеть тысячи пациентов, боровшихся с теми же проблемами, что и те, о ком я рассказал в книге. И хотя большинство из них со временем нашли облегчение, от происходившего с ними у меня порой перехватывало дыхание. Были и пилот, испытывавший настолько сильное головокружение, что в течение двух лет страдал от постоянной рвоты; и мать, умиравшая от редкой формы рака сердца и знавшая, что оставляет трех маленьких детей, позаботиться о которых не мог бы никто из родственников; и старик, пожертвовавший почку сыну, а затем наблюдавший за тем, как тот умирает от СПИДа.

От этих пациентов я узнал, что страдания бывают безграничными, но мы можем вынести все. Иногда приходится делать то, что мы считаем сложным. Иногда это совсем не то, что мы хотели бы делать. Иногда все наши действия не приводят к значительным результатам. Но пока мы способны мыслить, мы можем победить.

Порой нам нужно единственное, но очень серьезное вмешательство, связанное с риском. В других случаях речь может идти о нескольких небольших вмешательствах. Каждое из них почти незаметно, но в совокупности они оказывают огромное воздействие. Я убедился, что именно так чаще всего происходит, когда мы совершаем те же действия, что и пациенты, о которых я рассказал выше. Например, принятие помогает легче выносить боль, хотя иногда и ненамного. Но когда к принятию присоединяется решимость выполнить важную миссию, а также ожидание того, что ее реализация потребует вынести еще большую боль, в нас часто пробуждается сила, благодаря которой даже масштабные проблемы начинают казаться небольшими. Хотя необходимые усилия часто кажутся огромными, на деле нужно всего лишь вести себя мудро. Помните, как беспокойство Стива исчезло в тот момент, когда он нашел новую ценность? Как и ему, нам иногда нужно подвинуть рычаг всего на несколько градусов, чтобы направить жизнь в совершенно иное русло.