Он навечно запечатлел в памяти мечту о счастье и решил, что будет думать только об этом — до тех пор, пока не кончится проклятая война.

Пятьдесят человек в казарме, все ворочаются, чешутся, чертыхаются и вскрикивают во сне — в забытьи? — а утром всех строем отвели на вокзал и посадили в поезд, который увез их в гарнизон Икс. Путешествие заняло двое суток — с теми же неудобствами, что и на корабле, с единственной разницей: вагоны не качает. Джеймс с ненавистью смотрел на проносящийся за окном пейзаж. Мыс Доброй Надежды с его виноградниками, дубовыми рощами и фруктовыми садами напоминал Англию, здесь же все было странным и чуждым.

Наконец их привезли в гарнизон Икс, затерянный в глубинах Индийского полуострова, и поротно вывели на плац — майдан. Половину территории гарнизона занимали новехонькие блестящие ниссеновские бараки. На второй половине стояли белые палатки. Все знали, что до начала муссона — сезона дождей — необходимо собрать оставшиеся бараки. Тонкая темная пыль скрипела под ногами, фонтанами вздымалась из-под сапог. Остро пахло дымом костров и чем-то пряным и жгучим — чужеродный, странный аромат. Солдаты настороженно принюхивались; пыль забивала ноздри, а медно-рыжее солнце поливало всех раскаленным жаром.

Солдат отправили на медосмотр: сыпь и стертые в кровь ноги, конъюнктивит, расстройство желудка, надрывный кашель и гноящиеся язвы… Бойцов следовало отправить в госпиталь, а не на войну. Колено Джеймса вздулось, словно комок теста, ступни распухли.

Сотни человек отправили в местные больницы, а остальным дали две недели отпуска. Ехать им было некуда, поэтому бойцам, оставшимся в гарнизоне, дали возможность отдохнуть. Нижним чинам разрешили посещать бары и клубы в близлежащем городе. Состояние Джеймса не требовало немедленной госпитализации, но он еще не мог нести строевую службу и оказался в числе приглашенных к некоему полковнику Гранту — поправить здоровье. Десятерых бойцов отвезли в просторное бунгало, стоявшее посреди сада. На высоких раскидистых деревьях с темно-зеленой листвой цвели белые, розовые и алые цветы. Воздух полнился незнакомыми ароматами — сладкими и пряными, непохожими на привычные запахи. Повсюду слышались пронзительные крики неведомых птиц. Чернокожий садовник в тюрбане и длинной белой рубахе подстригал кусты. Его странное одеяние разительно отличалось от обычной одежды кейптаунских садовников.

Грант, отставной полковник Британской индийской армии, приятель одного из полковых офицеров Джеймса, дожидался окончания войны, чтобы вернуться на родину, в Англию, и старался внести свою лепту в помощь фронту, принимая на постой выздоравливающих бойцов. Солдаты не были знакомы между собой, несмотря на долгие недели плавания. В этот раз полковник Грант решил пригласить к себе нижние чины, хотя обычно приглашал офицеров. Джеймс, который вот уже два года служил в нижнем чине, не обращал внимания на то, что его манера разговора отличается от речи соратников. Сержанты поначалу пытались подшучивать над ним, но Джеймс издевки словно не замечал, и шуточки прекратились. Он со всей серьезностью относился к приказам и распоряжениям и беспрекословно исполнял свой долг. Полковник Грант и его жена сразу отметили необычного рядового среди остальных бойцов: в вещмешке Джеймса было много книг. Ужин сервировали за роскошным обеденным столом, еду подали привычную, английскую.

Миссис Грант, дородная краснолицая матрона, любезно старалась никого не обделить своим благосклонным вниманием. Она плохо переносила жару, обильно потела и держалась поближе к вентиляторам, разгонявшим по комнате тяжелый теплый воздух. При разговоре натянутая улыбка не сходила с ее лица.

— А откуда вы родом?

— Из Бристоля, — ответил один из солдат. — Я водопроводчиком был.

— Как славно! Очень полезное занятие. А вы… ах, простите, я не знаю, как вас зовут…

Джеймс, занятый своими мыслями, сидел отрешенно и не принимал участия в беседе. На его лице играла вежливая улыбка.

— А вы, молодой человек… простите, не запомнила вашего имени… Откуда вы? — любезно обратилась к нему миссис Грант.

— Из-под Рединга. Когда началась война, я учился в колледже.

— О, как любопытно. И что же вы изучали?

— Делопроизводство и бухгалтерский учет.

Полковник Грант и его жена переглянулись: Джеймс говорил учтиво, с интонацией и произношением образованного человека.

— Ну что ж, завтра у вас будет много дел. Приедут врачи, проведут медосмотр… Мы здесь встаем рано, из-за жары… — сказал полковник.

— Здесь с самого раннего утра жара, — перебила его жена.

— В общем, я предлагаю лечь спать пораньше, а завтра посмотрим, как сложится, — заключил Грант.

— Не желаете ли кофе? — радушно предложила миссис Грант.

Солдаты смущенно переглянулись.

— С удовольствием, — ответил Джеймс.

— Если вам хочется чаю, не стесняйтесь. Как придете к себе, похлопайте в ладоши и попросите чай, вам тут же все принесут.

Солдат разместили в хижинах, разбросанных по саду. Джеймс с удивлением обнаружил, что ему отвели спальню в хозяйском особняке. Впрочем, по здравом размышлении, объяснение этому напрашивалось само собой. Джеймсу стало неловко. Электрик из Бермондси, которого тоже пригласили остаться в доме, заявил, что лучше попьет чаю, и вместе с сослуживцами отправился в хижины. Джеймс остался с хозяевами. Ему предложили чувствовать себя как дома и предоставили в распоряжение библиотеку — и граммофон.

Джеймс лег в постель и уставился в окно. В темном саду тенями носились летучие мыши. Ночь дышала загадочными ароматами. В Кейптауне так не пахло… Джеймс вспомнил запах кожи и волос Дафны и уснул.

Утром приехали две сестры добровольной медицинской службы. Джеймсу перевязали больное колено, распухшие ступни намазали вонючей мазью и забинтовали. Остальным солдатам тоже сделали перевязки и обработали раны. Теперь оставалось только выздоравливать.

Девять бойцов сходили с ума от безделья и скуки: в полковничьем доме им следовало вести себя примерно, хотя больше всего хотелось развлечься, точнее — напиться.

Впрочем, полковник Грант это учел. В городе, недалеко от особняка Грантов, был клуб, где солдатам предложили провести вечер.

Джеймс мечтал остаться наедине со своими мыслями, не желая ни общества сержантов, ни прочих развлечений. Он сидел на веранде, смотрел на экзотических птиц и думал о Кейптауне. О Дафне и не только о ней. «Нас могли бы оставить там, а вместо этого мы попали сюда». Склонившись над раскрытой книгой, он погрузился в размышления — о воле случая, о предначертанной судьбе, о роке, о предназначении — и не заметил, как к нему подошел полковник Грант.

— Простите, я вам не помешаю? — осведомился полковник, опустившись в кресло рядом с Джеймсом.

— Нет, нисколько.

Перед Джеймсом лежал сборник стихов Киплинга. В предвоенный год, проведенный в обществе Дональда, о Киплинге никто не вспоминал. Интересно, что сказал бы теперь Дональд?