уловкам предпочитавший честную брань. — Нет бы встретиться в поле да помериться силой, как надлежит мужам. Так нет же, так и норовят напакостить из-за угла!

— На войне все средства хороши, — только пожимал плечами умудренный годами Асмунд. — Мы им предлагали договориться по-доброму, они не захотели, теперь пусть пеняют на себя.

И только Свенельд угрюмо молчал.

Обезлюдевшие села, потравленные поля, сожженные торговые погосты и градцы, ежедневный подсчет раненых и погибших, накапливающиеся с каждым днем усталость и раздражение, и кровь, и кровь, и кровь. Кровь на траве, на песке, на палубных досках. Надрывные, хмельные тризны на могилах павших товарищей с обязательным принесением в жертву Перуну-Свентовиту захваченных живыми мокшан, хмельное буйство расправы во взятых на меч городах, все более изощренные ловушки и возрастающая дерзость ночных атак буртасов, глумление над пленными, которых безжалостный Атямас буквально живьем строгал на куски.

Мокшане и их муромские, шокшанские и эрзянские сородичи сражались с отчаянной доблестью людей, которые отстаивают свою землю и мстят за погибших. Руссы отвечали ожесточенным упорством ратников, для которых нет пути назад, с каждым отвоеванным и удержанным поприщем приближаясь к Итилю, и ярое солнце, к восходу которого они стремились, кровавым знаменем осеняло их путь.

Внезапности и доскональному знанию местности, являвшимся основным преимуществом Атямасовых людей, Святослав и его воеводы, помимо численности своих дружин, противопоставляли умение молниеносно реагировать на любой вызов и ратную выучку. Каждый занимался тем делом, которое знал лучше других. И если уроженцы пущ и дубрав кривичи, радимичи и вятичи ратный труд вершили по большей части в лесу, распознавая засады, отыскивая созданные буреломами вражеские крепи, то варяжские и вендские хевдинги показывали мастерство на реке. И здесь одним из самых умелых был Хельги Хельгисон.

Войнег погладил две свежих, еще сочащихся смолой доски правого борта. Плотники трудились вчера до темноты, прилаживая их на место разбитых в щепы, и благодарили Перуна, Велеса и других богов, что так легко отделались.

— Поворачивай вправо!!! Прижимайся к обрыву!!!

Услышав этот приказ Лютобора, Войнег сперва не поверил своим ушам. Нешто тысяцкий умом рехнулся?! Это же верная гибель! Ведь именно с занятого мокшанами правого берега, с крутого откоса, на них летели четырехсаженные дубовые бревна и многопудовые валуны, способные не только прикончить или покалечить десяток человек, но и пробить палубу и днище, пустив ладью ко дну. Потому первым побуждением Добрынича, да и не только его, было, отойдя к низкому левобережью, как-нибудь миновать опасный участок по мелководью.

— Именно на это Атямас и рассчитывает!!! — пояснил Хельгисон, услышав предложение Войнега, и, как обычно, оказался прав.

Хотя здесь в низовьях Ока не мелела даже в межень, быстрое, капризное течение намыло у левого няшистого берега изрядную песчаную банку, в которую с разбегу зарылись несколько полоцких ладей. Как только это произошло, из густых зарослей ольшаника и камыша вынырнули верткие финские челны, несущие воинов муромского воеводы Тёкшоня, вооруженных не только топорами и луками, но и горшками с горящей смолой.

Что же касалось обрыва, то его отвесный, подточенный водой и заканчивающийся наверху широким выступом склон давал находящимся внизу неплохую защиту. Несмотря на все усилия подбиравшихся к самой бровке мокшан, валуны и бревна перелетали через палубу и бултыхались в воду, не причиняя ладьям никакого вреда.

— Интересно, кто у нас накануне ездил в дозор? — сердито проговорил Неждан, вгоняя в мягкий известняк крючья, — Неужто, опять Свенельдовы хоробры?

— Да уж, — фыркнул в ответ Торгейр. — Не заметить валуны и бревна или не сообразить, для чего они приготовлены, надо либо бабой родиться, либо ни в чем, кроме скор и серебра, не разбираться!

Закинув за спину щит и меч, он и другие поляне вслед за Хельгисоном уже карабкался вверх по склону, дабы как следует «поблагодарить» мокшан за гостеприимство. Неждан и Войнег со своими людьми последовали их примеру.

«Поблагодарили» они мокшан славно. Рукояти мечей и топоров сделались липкими и скользкими от крови, лезвия иззубрились, разбивая вражеские шлемы и разрубая брони. Несколько сотен не самых плохих бойцов потерял на этом берегу Атямас.

— У, ведьмино отродье! Получили по заслугам! — сердито проворчал Сорока, убирая в ножны меч. Он сегодня был трезв и зол и потому сражался на редкость храбро.

— Ну что, Соловей, побывал в нашей шкуре? — не без ехидства приветствовал Незнамова сына после боя отчаянный варяжский воевода Икмор. Вместе с полочанами и подоспевшими им на подмогу гнездовскими и дорогобужскими радимичами он хорошо поучил уму-разуму засевшую в кустарнике мурому.

— Неважно, в чьей шкуре находиться, лишь бы оставалась цела! — отшутился Неждан.

Войнегу шутить как-то не хотелось. Снося мокшанам головы, превращая в никчемную волчью сыть одетые в кольчуги и кожаные доспехи тела, осматривая после боя раненых, предавая огню и земле павших, Войнег вспоминал слова Хельгисона о цене и о вире, которую им всем приходилось сейчас платить. Неужто скудное добро, найденное в опустевших градах и селах, стоило того пота и той крови, которые каждый день проливались, так что Ока едва не становилась соленой. Такой ли дани ожидал алчный Свенельд?

А о чем думал упрямый Атямас? Стоила ли хазарская клятва и видимость защиты от булгар того, чтобы подвергать свою землю разорению, стоило ли достоинство каназора крови и слез ни в чем не повинных людей? Нешто в его краю, как и во всех прочих землях данников каганата, не бесчинствовали хазарские налетчики и охотники за рабами, нешто те куны и гривны, которые каждый год везли мокшане в Итиль, не перекрывали втрое мыты, получаемой с идущих по Оке купцов. Атямас что-то говорил о дочери, живущей в гареме кагана. Войнег попытался поставить себя на его место… и только глухо застонал.

Ох, Всеслава, Всеславушка, кровиночка… княжеская! Этой ночью сотник вновь увидел ее во сне. Пышно убранный чертог окружал девицу. В парче да бархате, злате да каменьях сидела княжна на шелковых мягких подушках. Подносила к устам сахарным пряники печатные, пробовала вина заморские. Улыбалась девица, играла с пушистой каштановой косой, только в изумрудных, таких же, как у Войнега, глазах таилась печаль. Ох, Велес батюшка, спасибо тебе, конечно, за ласку! Не ведает княжеская дочь в твоих чертогах ни обид, ни лишений. Но уж лучше бы отпустил ты ее, как это случается в баснях, в средний, человечий мир! А и неспроста послали боги Войнегу этот сон!

Время новостей

После того, как Святослав взял Муром, буртасы отступили к построенной в устье Оки на расстоянии трех-четырех дневных переходов от муромского Града крепости Обран Ош, своему главному оплоту