— А заодно намекнуть, чтобы дань не хазарам, а нам давали! — добавил Свенельд, и глаза его алчно блеснули.

— Чтобы потолковать, а тем более требовать дани, — сердито бросил ему Святослав, — их надо сначала отыскать в лесу, а твои люди, можно подумать, за пределы городских стен ни разу не выезжали!

— Я слыхал, эти мокшане и эрзя в родстве с лапландцами и финнами, — начал Свенельд, пытаясь оправдать неудачу своих гридней, — а те, как рассказывал мой отец, — сплошь колдуны. Им голову заморочить хоть одному, хоть тьме, — как водицы испить.

— Все финны молятся Велесу, — убежденно сказал князь, — а нас хранит Перун. Он сильней! Я бы и сам на розыски пустился, да слишком много для лесовиков чести. Опять же, скажут, собирается воевать хазар, а у самого воеводы в трех соснах отыскать никого не могут!

— Если ты, княже, считаешь, что мои люди недостаточно хороши, — почти не сдерживая обиду, ответил Свенельд, — пошли кого-нибудь другого! Например, любимчика твоего Хельгисона или побратима его, лесного разбойника, безродного Соловья. Я заметил, они больше по нраву тебе, нежели заслуженные хевдинги!

— А и пошлю! — князь упрямо хлопнул себя ладонью по колену. — И будь уверен, уж они мое поручение выполнят. Хельгисон, пока некоторые в Киеве штаны просиживали, успел и в землю хазарскую сходить, и с печенегами договориться, а что до Соловья, то вы его полгода отыскать не могли, а кто сказал, что мещерские леса отличаются от Мокшанских.

***

Хотя Лютобор честно предупредил побратима, что в лесу чувствует себя гораздо менее уверенно, нежели в степи или на воде, именно он подсказал, где искать скрытных мокшан. Если существуют помимо родного дома места, к которым привязан человек, то это почитаемые святыни и места упокоения — жилища богов и пращуров. И если родной дом, даже сожженный и разграбленный, можно заново отстроить на отеческой земле, то допущение надругательства над могилами и святынями несет беды для всех грядущих поколений. Хельгисон это отлично знал, и хотя ни он сам, ни его люди не собирались ничего разорять и осквернять, разыскивать он посоветовал одно из лесных кладбищ, надеясь, что мокшане, защищая своих мертвецов, уж точно обнаружат себя.

Надо сказать, что у мокшан существовал обычай погребения, отличный от того, которого придерживались и славяне, и сторонники ромейской веры. Не желая осквернять ни одну из четырех изначальных стихий, мокшане, совершив необходимые обряды, помещали своих мертвецов в лубяной короб кер, который подвешивали на ветвях деревьев. Такое захоронение называлось урля или уркспря. Особо же почитаемых покойников хоронили на лесном кладбище калмакужат: для этого из четырёх рядом растущих деревьев делали сруб и помещали его на образовавшиеся высокие пни. На срубе делалась крыша, внутрь клали тело умершего в лубе.

Войнег об этих уркспрях и калмакужатах много слышал, но сам на них дотоле ни разу не бывал: зачем тревожить чужих мертвецов, когда свои непогребенными остались. У сотника болезненно сжалось сердце, когда он вспомнил, какую тризну справил в Тешилове светлейший Ждамир по сестре и другим погибшим. Но тризна тризной, а тела Всеславушки ведь так и не нашли, как не сумели отыскать останков Анастасия. Ратьша, конечно, стремился захватить ромея в плен, а что касается княжны, то ее бренная и хрупкая плоть, уже покинутая душой, оказавшись в самом центре пожарища, могла просто обратиться в пепел. Однако незадолго до ухода руссов по Корьдно поползли странные слухи, да и Ждамир, выражая при людях скорбь, выглядел скорее напуганным, чем убитым горем.

— Мы на месте! — повитухин внук Хеймо, чей отец по слухам пришел в Корьдно с Мокши или низовий Цны, уверенно указывал куда-то вперед и вверх, туда, где поднявшийся на старой гари молодняк сменился матерым лесом.

Войнег пригляделся повнимательней… и ничего не увидел. Деревья как деревья. В меру раскидисты, в меру зелены. Береза и клен уже отцвели, а на дубовых ветвях еще кое-где можно увидеть желтоватые сережки. В развилке двух могучих ветвей кто-то приладил лубяную борть, на других деревьях, даже на сосне, если приглядеться, тоже висят борти, ожидают медвяной росы. Только пчел почему-то не видно, да и к аромату цветения примешивается какой-то иной, знакомый, сладковатый, гнилостный… Ох! Вы простите нас, мокшанские пращуры! Не со злом к вам идем, с разговором!

— Поджигайте трут! — невозмутимо скомандовал Лютобор.

— Но наставник!

Это подал голос его отрок Тороп, недавно вернувшийся с какого-то важного и сложного задания. Сам по матери мерянин, парнишка понимал, что приказ воеводы — настоящее святотатство.

— Тебе не говорили, что отрок означает — речей не ведущий, — достаточно резко поставил его на место воевода, глядя куда-то в чащу, куда незадолго до того нырнул серый Кум.

— Но ведь это… это… — пунцовый от смущения и растерянности Тороп никак не мог подобрать нужных слов.

— Тихо! — рявкнул на него Хельги.

И в это время прозвучала громовая команда Неждана:

— Прикрыться щитами!!!

Хвала Велесу, что ратники, отправившиеся с Лютобором и Нежданом в лес, почти все время, несмотря на жару, шли в бронях. Молодые вожди строго следили за этим, пресекая малейшие попытки неповиновения, и сами подавали пример. Сейчас эта излишняя, по мнению некоторых, предосторожность спасла сотню жизней, ибо до сей поры безмолвный и, казалось, совершенно необитаемый лес внезапно обрушил на руссов целую тучу стрел. Пытаясь из-под щита определить, где находятся невидимые лучники, и угадать их численность, Войнег вспомнил, как зимой они с Хельгисоном разыскивали на смердячьем болоте «гнездо Соловья». Хотя Неждановы лесные разбойники тоже могли их перестрелять, Незнамов сын не хотел гибели побратима. Мокшане были настроены более решительно, и отряд нес первые потери.

Увидев, как парень, стоявший одеснеую от него, упал наземь, пронзенный насквозь, Хеймо без дополнительного приказа положил на тетиву стрелу с горящим трутом и прицелился в один из керов. Многие гридни последовали его примеру.

Мокшанские стрелы прекратили свой лет, а из кроны ближайшего к уркспрям дуба послышалось властное:

— Остановитесь! Что вам надо?

Голос был молодой и явно принадлежал человеку, привыкшему, чтобы ему подчинялись. Руссы замерли, но луки опускать не торопились, только потрескивала тлеющая ветошь, привязанная к наконечникам стрел. Стараясь не делать резких движений, Неждан чуть подался вперед:

— С вами хочет говорить воевода русского князя, родовитый и прославленный Хельги Хельгисон, герой Ираклиона и победитель Ратьши Дедославского — отчетливо проговорил он, стараясь выговаривать знакомые финские слова на мокшанский лад.

— Мне известно, кто такой Хельги Хельгисон, — ответил незнакомец на славянском языке. — Я каназор Атямас, и я буду с ним говорить.

По команде Неждана воины убрали