когда в поисках Ратьши Дедославского одну за другой разорял спрятавшиеся в болотах Мещеры разбойные крепости хазарских охотников за рабами. Скольких душегубов они с Незнамовым сыном и Хельгисоном отправили в Велесовы владения, сколько невинных от безотрадной рабской участи спасли. Только вот с Мстиславичем так и не поквитались, одно заброшенное пепелище в заокской чащобе нашли. Видать, не умерла еще на земле Правда богов, и святое дело мести кто-то свершил вместо них. Неждан, правда, переживал, что не удалось окаянному поглядеть напоследок в глаза. Добрынич только пожимал плечами: ну отыскали бы они Ратьшу, а дальше что? Виры, как Правда велит, требовать? Да подавиться ему на том свете этой вирой! Разве вира смогла бы Всеславу воскресить или вернуть Войнеге поруганную честь!

Впрочем, в том, что касалось преступной дочери, сотник с себя вины не снимал. Правы люди, слишком много воли девке глупой давал, ну и вышла та воля обоим боком. Да только как было не давать, когда девчонку сам князь Всеволод холил да лелеял, любил да баловал. Эх, ведал бы младший Мстиславич причину этой любви, может, и Всеславу бы оставил в покое, но Войнег о том до самой смерти молчать поклялся.

Ох, Всеслава, Всеславушка! Кровиночка… княжеская! Где, на каком свете удастся еще свидеться?

***

— Слышь, Добрынич! А до реки еще далеко?

Зычный, с хрипотцой голос Хельгисона вывел Войнега из его тягостных раздумий.

— Да нет, совсем близко, не более пяти поприщ.

— То-то я смотрю, кони резвее пошли, — кивнул Лютобор. — Если и сегодня ничего не обнаружим, возле берега заночуем.

Они ехали по двое в ряд под сенью векового леса, и лучи послеполуденного солнца каплями драгоценного янтаря просачивались меж узловатых ветвей. Выпала роса, от земли поднималась сырость, тревожившая старые кости Добрынича. Собиравшиеся на покой птицы и малые обитатели подлеска, потревоженные людьми, спешно покидали гнезда и места лежки, то и дело выпархивая или выпрыгивая из-под копыт. Один глупый зайчишка долго скакал впереди отряда и лишь затем, чтобы попасть на зуб неожиданно вынырнувшего из-за необхватного дубового ствола матерого волка. Серый Кум, а это был он, не таясь всадников, устроил добычу между передних лап и замер, поджидая хозяина. Тот появился вборзе. Вместе с десятком кметей и отроков Незнамов сын в очередной раз ездил на разведку.

«Совсем как в прежние времена», — усмехнулся про себя Войнег. Тот еще тысяцкий. С другой стороны, спокойный и рассудительный в совете Хельги, в чем Добрынич сумел убедиться во время их совместной мещерской охоты, так же, как и владыка земли русской, скуки ради пару раз к ним присоединявшийся, недалеко от него ушли. С поистине мальчишеским азартом, кто быстрее, они бросались вперед и начинали действовать раньше, чем кто-либо успевал слово молвить. Кровь молодую, горячую только время разве что остудит, если не остановит в жилах до срока вражий клинок.

Впрочем, глянув на раскрасневшееся от быстрой езды, опаленное солнцем лицо Неждана, старый сотник подумал о другом. Добрый конь под седлом да верный клинок в ножнах, да дальняя дорога… Не он первый, не он последний, кому они помогали превозмочь сердечную боль. На себя Войнег не примерял. В его годы горюют иначе, да и скорбь имеет совсем другой вкус.

— Нашли! — доложил Неждан, несмотря на равенство нынешнего положения продолжавший числить Лютобора вождем. — И это не просто селище, а укрепленный градец. В этих краях должна находиться Атямасова вотчина, так, может, это она и есть.

— Людей не встретили? — спросил Хельги.

— Никого, и ушли явно не сегодня.

— Ну и Бог с ними. Главное — на град набрели. А там, где есть поселение живых, там недалече отыщется и обитель мертвых.

Он повернулся к отряду:

— Брони на водопое не снимать, у воды долго не задерживаться, глядеть в оба, оружие держать наготове.

***

Как только на реке сошел лед, русское воинство: и ладьи, и конница на добрых степных конях наконец выступили в поход. Шли без особой спешки, никого никуда не подгоняя, но за день покрывали путь едва ли не вдвое превышающий привычный Войнегу. Месяц травень еще не успел закончиться, а уже все войско, включая не только дружины, зимовавшие с князем у вятичей, но и ратников, собранных к весне в землях кривичей, радимичей, полян и древлян, стояло возле устья Мокши на границе буртасского княжества. Недоставало только словен, которые вместе с псковскими кривичами, огибая землю вятичей с полуночи, шли сейчас верховьями Итиля.

Хотя изо всех народов, плативших хазарскому кагану дань, буртасы интересовали Святослава в самой меньшей степени, он лучше других понимал, что пройти мирно эту землю не стоит и мечтать. Входившие в племенной союз эрзя, мокша, мурома да горные черемисы и друг с другом-то не всегда считали нужным поддерживать доброе соседство, все пытаясь доказать, кто из них имеет больше прав на торговый путь по Оке, в устье которой стояла принадлежащая сейчас эрзянам крепость Обран Ош. При этом, несмотря на существенный доход от торговли, эрзянские, мокшанские и муромские князья — каназоры и инязоры, как они себя именовали, — чужаков не жаловали и купцов, особенно с Руси или из вятичей, обижали частенько. Об этом Войнег, водивший в эти места торговые караваны еще во времена Всеволода, мог кое-что порассказать.

Понятно, что нападать в лоб на сорокатысячное войско буртасы не стали. Отправленные передать вызов на бой люди темника Свенельда, еще Игорева воеводы, сумевшего когда-то обложить данью непокорных древлян, нашли в мокшанском краю только несколько покинутых в спешке сел, окруженных недавно засеянными пожогами и репищами, и два таких же обезлюдевших градца. Сами же мокшане где-то затаились, да так, словно и вовсе никогда не являлись на свет. Вот только не ощущалось в этой затаенности и тени покорности и, тем более, страха, а ратникам, шедшим на ладьях по реке, все время чудились по берегам внимательные наблюдающие глаза, принадлежавшие явно не подступающим прямо к воде березам и осинам.

— Не нравится мне эта тишина! — пристально оглядывая недружелюбный лесистый берег, недовольно проговорил державший совет на борту своей ладьи Святослав. — Словно в западню заманивают!

— Боятся они тебя, княже, — льстиво улыбнулся Свенельд, заслоняясь от солнца рукой в дорогих перстнях-жуковиньях. — Потому и скрываются!

— Вот это-то меня и беспокоит! — князь откинул со лба длинный чуб и нетерпеливо прошелся по палубе, выглядывая в переплетении зеленых ветвей то ли своих дозорных, то ли невидимых мокшан. — Со страху человек, зверь ли такого натворить может, сам потом не поверит!

— Надо бы с ними потолковать, — отмахиваясь от докучных слепней, покачал седовласой головой Асмунд. —