Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ja.
– Это скоростной катер с командой. А в международных водах стоит советский траулер «Крылов». Вам нужно лишь спуститься по пляжу, сесть в катер и…
Оппи немного подождал продолжения и, когда его не последовало, сказал:
– У меня жена.
– Которая время от времени сбегает от вас, – отозвался вице-консул. – Жена, на которой вы, извините за прямоту, вовсе не хотели жениться. Но, если захотите, мы без труда доставим и ее.
– И двое детей.
– Да, в том числе дочь, которую вы хотели отдать в приемную семью.
Оппи широко раскрыл глаза, а Апресян дружелюбно пожал плечами:
– Мы всего лишь искали определенную информацию, но вы ведь знаете поговорку: в широкую сеть попадает много рыбы. – Он указал на океан. – У этой лодки есть якорь, а вот есть ли он у вас? Нью-Йорк, Кембридж, Геттинген, Лейден, Беркли, Лос-Аламос, Принстон. – Он повернулся к Оппи. – Jij bent niet het type dat een band vormt.
Эти слова можно было бы дословно перевести: «Вы не из тех, кто завязывает отношения», но…
У него екнуло сердце.
А можно было бы и так: «Вы не из тех людей, которые привязываются».
Ох, Роберт, Роберт, Роберт…
– Вас ожидает новая жизнь, – сказал Апресян. – С богатством, с наградами.
Если только… подумал Оппи. Что-то совершенно новое, место, где никому, по крайней мере, больше не будет дела до того, что случилось с Хоконом Шевалье. Вдали от призрака Джин, от шлака «Тринити».
Но он не мог уехать. Была работа, которую нужно было сделать. Был мир, который нужно было спасти.
– Простите, – сказал Оппи и сам услышал в своем голосе отчетливое сожаление. – Я не могу. Но умоляю вас: позвольте Курчатову связаться со мною; дайте нам побеседовать. – Он снова перешел на английский. – Всего хорошего, мистер вице-консул. – Роберт повернулся и пошел обратно в парк «Золотые Ворота».
За спиной он услышал полузаглушенные звуками уличного движения и негромким прибоем слова Апресяна, сказавшего по-русски: «До свидания, товарищ», но не стал оборачиваться.
Глава 36
1947
Среди документов, не включенных в перечень, досье на ученого-ракетчика Вернера фон Брауна. Его так и не передали в НУАД.
Национальное управление архивов и документации США
У Дика Фейнмана опять начался старый зуд.
Он старался унять его, листая доставленный в институт июньский номер «Бюллетеня ученых-атомщиков». В этом номере название журнала лишилось географической привязки «Чикаго». Еще интереснее оказалось то, что на обложке были изображены некие «часы Судного дня» – стилизованное черно-белое изображение циферблата, вернее, его верхней левой четверти, на ровном оранжево-огненном фоне. Часы показывали без семи минут полночь, а врезка сообщала от имени редколлегии, что это приблизительное время, отделяющее человечество от ядерного Армагеддона, и что журнал намерен передвигать минутную стрелку вперед или назад в зависимости от складывающихся условий.
Дик положил журнал на стол. Было уже поздно, и библиотека опустела; да черт возьми, весь Фулд-холл уже почти опустел. Можно было пойти в свою гостевую квартирку, но…
Но…
Этот треклятый зуд.
О, здесь, в Институте перспективных исследований, было отнюдь не так паршиво, как в Лос-Аламосе. Здесь не было ни военной полиции, ни колючей проволоки, ни подписок о неразглашении.
Но все равно двери здесь запирались.
И на сейфах были номерные замки.
И работу следовало держать в секрете.
Дику не нравилось, что человечество не ставят в известность о надвигающейся катастрофе, но он согласился подчиниться воле большинства. Но ведь были и другие вещи, которые держали в секрете не для того, чтобы избежать паники или защитить американские интересы, а просто потому, что для некоторых самонадеянных типов секретность сделалась навязчивой идеей. Что ж, таких людей действительно нужно время от времени дергать за носы.
В Лос-Аламосе Дик вполне неплохо ладил с другим Диком, генералом Лесли Р. Гровзом, но вполне понимал и неприязнь к этому человеку Лео Силарда, которую тот и не думал скрывать. Гровза можно было сравнить с цеппелином, но вместо водорода или гелия он был надут чванством и фанфаронством.
Генерал захватил под свой кабинет комнату на втором этаже Фулд-холла под номером 212, рядом с кабинетом Гёделя и точно над секретарем фон Неймана, но пребывал по большей части в Вашингтоне. Сегодня его тоже не было на месте, и Фейнман с наслаждением предвкушал, как вскроет замок в генеральской двери. ИПИ строился без учета возможной секретности работ, и Дик обнаружил, что замок в нужной двери просто удручающе легко открыть; он справится с этим за несколько секунд.
Но это было далеко не все. У Гровза в кабинете стоял сейф размером с холодильник; он, вероятно, предпочел бы встроенный, чтобы комми, которые, как он подозревал, скрывались за каждым углом, его не утащили. Таких устройств Фейнман никогда раньше не видел, с латунным номеронабирателем, расположенным посередине бордовой дверцы. А вот это было достойно трудов!
Естественно, Дик прежде всего заглянул в те места, где люди обычно записывают цифровые комбинации, и попробовал несколько чисел, связанных с биографией Гровза – дату рождения, несколько юбилеев и телефонных номеров. Безуспешно – ну и ладно. Дик погладил подушечки больших пальцев кончиками всех остальных пальцев по очереди. Вскрыть сейф можно, тщательно прислушиваясь к тому, что происходит в замке, но для того, чтобы полагаться в этом деле только на слух, требуется очень большой опыт. Фейнман не был знаком с этой моделью и не знал, сколько язычков запирает замок, но обычно в сейфовых замках их делали три. Он посмотрел на часы – половина удовольствия состоит в том, чтобы проследить, сколько времени потребуется, – и взялся за дело. Сначала он просто крутил наборный диск с разной скоростью, привыкая к пощелкиванию и пытаясь уловить чуть заметные изменения сопротивления при переходе через различные цифры. В конце концов решив, что почувствовал механизм, повернул диск на полный оборот, чтобы сбросить все выставленные значения и начать с чистого листа.
Дверь сейфа открылась через двадцать три минуты и восемнадцать секунд: очень даже приличное время. Первоначально он хотел лишь подложить Гровзу подарок: какую-нибудь мелочь, которая заставила бы генерала удивиться, когда он в следующий раз откроет свою сокровищницу. Фейнман собирал пятидесятицентовики с идущей Свободой, выпущенные начиная с 1918-го, своего года рождения, и использовал их вместо визитных карточек (вряд ли кто-то рассердится, внезапно получив полдоллара, верно?). Вот и сейчас он выудил один из кармана своих бежевых брюк, но, пока поднимал руку, чтобы положить монету на верхнюю папку, его взгляд зацепился за ее название. На торце папки крупными печатными буквами было написано: «Проект “Облачность”»[57].
Фейнман любил