После астронома выступил астролог, долго говоривший о наступившей Эре Водолея и связанных с этим изменениях в мире. Каким образом это относится к приему и расшифровке сигнала, Шерстка не поняла. Она полностью управилась с бутербродами и теперь смотрела на экран, стараясь избавиться наконец от бродивших в голове тревожных мыслей. Подумав, она сходила в кухню и поставила на огонь чайник. Из комнаты глухо доносился голос ведущего.

– Официальные данные расшифровки сигнала американская сторона до сих пор не предоставила миру, но независимый источкник в газете «Sun» сообщил, что инопланетное сообщение не донесло до нас никаких сведений о своей цивилизации. Вместо этого нам отправили изображение какой-то фигуры, состоящей из множества треугольников.

Шерстка усмехнулась, представив озадаченный вид ученых. Они наверняка ожидали получить формулы невиданной технологии, а вместо этого им подсунули совершенно непонятную билеберду. Наверное так же был бы озадачен Робинзон, если бы целый день открывал выброшеный морем сундук, а там вместо еды, пороха и инструментов, обнаружилась статуя Венеры Милосской. Девушка вспомнила разговор с Олегом о «Пионерах» и «Вояджерах», на которых в космос отсылали пластинки с изображениями великих произведений искусства. Если инопланетяне их когда-то поймают и расшифруют, то вид у них будет не менее потеряный. Хотя та же Венера Милосская – бесценное творение. Тут важно другое – способен ли человек отстроиться от утилитарности полученного знания и попросту насладиться его красотой?

«Интересно было бы глянуть на эту фигуру из треугольников», – подумала Шерстка. – «Может это ни что иное, как скульптура, которую инопланетяне считают прекрасной? Может это тест на совместимость наших культур? Ведь вряд ли возможен контакт между расами, у которых абсолютно несовместимы понятия красоты и уродства».

Она заварила чай и вернулась в комнату, где продолжались телевизионные споры. Фигуру показывать явно не собирались, вместо этого астроном горячо доказывал невозможность жизни на объектах со странным названием «коричневый карлик». Шерстка живо представила горбатого карлика, из под черного капюшона которого видна коричневая кожа лица.

«Бред какой», – подумала девушка и отхлебнула из чашки.

Священник с ученым явно вошли в альянс, и теперь шумно громили вяло отбивающихся альтернативщиков – астролога и уфолога.

– Ибо сказано… – вещал поп.

– Я так же считаю, что в данных условиях невозможно прохождение сингулярностей… – яростно поддерживал его астроном.

У Шерстки закружилась голова, волнение не проходило, только усиливалось, а бестолковая перепалка на экране телевизора начинала казаться постановкой безумного режиссера. Так и представлялось, как священник достает из-под рясы распятие, и начинает использовать его в качестве оружия ударно-дробящего действия. Но и без драки шумели они несказанно, вызывая у ведущего довольную улыбку, видимо связанную с повышением рейтингов передачи.

Девушка поставила чашку на столик и убавила звук, в надежде все же увидеть обещаную фигуру. Она попробовала представить, как может выглядеть скульптура, состоящая из одних треугольников, но пока фантазии хватало только на составление из них разных знакомых образов – лица, дерева, автомобился. Некоторыые формы получались неожиданными и забавными.

Сквозняк от окна дунул сильнее, всколыхнув принесенные Олегом цветы, в квартире становилось холоднее, и все острее ощущалось безнадежное одиночество.. Девушка с удовольствием вызвала из памяти летнее воспоминание про фиалки, вновь ощутив тогдашнюю детскую радость от соединения с целым миром. Но теперь катртинка то и дело дробилась на треугольные фрагменты, настойчиво, словно собака, тянущая хозяина за полу одежды, желая показать нечто важное.

– Треугольники… – вслух шепнула Шерстка. – Где-то я уже видела рисунок из треугольников. Совсем недавно…

Не вспоминалось.

В памяти голубоватый дымок стелился в долине, Олег сидел рядом, пахло фиалками, а совсем рядом шумел по камням ручей.

– Шум! – едва не выкрикнула девушка.

Два слова, поставленные рядом «шум» и «Олег», вызвали в памяти отчетливую картинку – кузен, скрючившийся на сиденье такси.

– Шум в голове! Черт бы меня побрал! Ему же пломбу поставили как раз в ночь обнаружения сигнала! Вот к чему я вспомнила эти фиалки!

Она взяла себя в руки и подумала уже спокойнее:

«Раз он слышал радиоволны, то запросто мог принять и космический сигнал. Как говорил уфолог? Синапсами нервной системы?»

Смутная тревога улетучилась, словно ее и не было, теперь вместо нее быстро крепла уверенность – братишка попал в беду. В какую, пока не ясно, но молчание мобильника и таинственные отговорики секретарши, наложившись на личный жизненный опыт, создавали угрожающее впечатление.

«Мне не ставили мышьяк», – вспомнился голос Олега.

– Так, – шепнула девушка, нервно прихлебывая из чашки. – А если весь этот найм на работу служил только одной единственной цели? Уфолог по ящику говорил, что сигнал повторяется время от времени. Спокойно… Он мог сказать правду. Иногда они раскапывают разные документы. Бывает. Раз повторяется, значит его уже могли когда-то принять, а теперь, зная, время его передачи, специально поставили пломбу… Нет, бред. Если им нужна информация, они бы поставили приемник кому-нибудь из своих.

Новая догадка оказалась еще тревожнее предыдущих:

– А вдруг они не знали, как подействует на человека сигнал? Никому не охота быть подопытной крысой, куда проще взять бездомного парня на улице. То-то они удивились, когда позвонила его жена! Огласка-то им явно не нужна.

Все это казалось нереальным, но в то же время, как ни странно, вполне допустимым. Шерстка невольно усмехнулась, подумав, что бы ответила человеку, если бы тот всерьез задумался о влиянии инопланетного сигнала на одного из его родственников. Посоветовала бы обратиться к психиатру, другой совет трудно дать.

«Может я зря гружусь?» – попробовала успокоиться она. – «Накрутила черт знает что. Ну, не отвечает мобильник… Это не повод для столь диковатых выводов».

Она попробовала вспомнить, где могла видеть фигуру, собранную из пересекающихся треугольников, но ничего путного в голову не приходило. Перед мысленным взором крутилась реклама, всплывали картины известных кубистов, расчерченные плоскостями. Но все это не достигало нужного воспоминания. Не оно.

По телевизору не оказалось ничего интересного и, в конце концов устав мучиться, Шерстка разложила застелила постель и легла спать. За окном сверкали колючие звезды, а ветви деревьев начинали покачиваться от легкого ветерка. Ветер задувал с севера, грозя усилить и без того крепчающий мороз. Девушка поежилась и укуталась в одеяло. Сон не спешил, тревожные мысли внезапно вспыхивали, догадками и предположениями. То и дело представлялся Олег.

Снова снилось лето, фиалки, шумящий ручей и смех взрослых, а братишка все вел и вел ее через лес, залитый вечерним успокоением, пока не вывел на вершину горы. Она была лысой, эта вершина, с нее устремлялось в небеса огромное здание – настолько высокое, что дух захватывало от восторга, граничащего с экстазом. Верхние этажи, сходящиеся гранями перспективы, терялись в дымке безмерного расстояния. Шерстка задрала голову и испытала нечто схожее с вывернутым наизнанку страхом высоты. Олег потянул ее за руку, завлекая внутрь. Затем они весело бежали по ступеням, совершенно не ощущая усталости, пока облака не остались далеко внизу. Тогда Олег засмеялся и выпрыгнул из окна, камнем рухнув в зияющий провал бездны. Шерстка испугалась и вскрикнула, но почти сразу увидела брата, бегущего наверх по ступеням. Весь его вид выказывал возбуждение и восторг, как после катания на атракционе. Он опять прыгнул, и снова поднялся, его веселило это занятие, вызывавшее у кузины панический ужас. Шерстка отговаривала его не прыгать больше, только это не помогало, он все равно становился на подоконник, шагал с него в пустоту и быстро скрывался в клубящихся облаках. Один раз он не вернулся и она брослась искать его, проносясь по коридорам и комнатам, этаж за этажом. Его нигде не было. Здание казалось недостроенным, под подошвами хрустела бетонная крошка, в незастекленных окнах выл ветер, вихрями вороша валяющийся по углам мусор. И чем дальше она пробиралась, тем больше становилось мусора – ворохи бумаги иногда поднимались до пояса. Это были обрывки газет и просто листы, исчерченные многочисленными треугольниками. Мимо окна с криком ужаса пролетел Олег.