Обе одинаково кивнули, глядя на меня как на фокусника, который вот-вот вытащит кролика из шляпы. Меня замутило, потому что я никогда не умела показывать фокусы, да и кролика у меня не было.

— Есть такие бабочки, называются поденки, потому что они живут всего один день, от рассвета до заката, и в этот день у них всё вмещается — все их радости и все печали. Это настоящая жизнь, и они не знают, что бывает по-другому. Раз мы не можем ничего изменить, так пусть Владик сполна проживет именно ту жизнь, которая ему дана.

— Как? — жадно спросила Надя. Мать выглядела обескураженной. Она явно потеряла нить моих рассуждений.

— Каждый день. По плану. Обоняние, осязание, вкус, зрение, слух. Что ты ему сегодня покажешь? Что дашь потрогать? Принесешь с улицы холодного снега? Положишь ему в ладошку? Дотронешься сосулькой до носика, щечки, пяточки? Пусть он у него в руке растает… А хлопать по луже ручкой! А сунуть ручку в кисель! В тесто. Мягкое, горячее, шершавое, колючее, пушистое — все это ты придумаешь и дашь попробовать. А ведь скоро весна! Поют птички. Покажешь ему их на картинках, назовешь, кого-то увидите на прогулке. Его ручкой покормишь голубей и ворону. А растения! Весной каждый день что-то новое расцветает. Ты все это будешь приносить — называть, объяснять, рассказывать, вкладывать в руку, прикладывать к щеке, нюхать, пробовать на вкус. Одуванчик горький, а цветы акации — сладкие. У него будет пусть короткая, но полноценная жизнь. Мама занимается делами, хозяйством, а ты — вот этим, важным не меньше. Не прячься от подружек. Люди плохо умеют радоваться чужим удачам, но отлично делят печали и всегда готовы в них помочь, если понимают, как это сделать. А ты их научишь и тем самым сразу расширишь мир Владика в несколько раз, а им подаришь бесценный жизненный урок. Ты понимаешь меня?

— Кажется, да, — медленно кивнула Надя. — А можно я к вам потом еще приду, если надо будет спросить?

— Да, конечно! — воскликнула я. — Приходи не записываясь (я знаю, что ко мне трудно записаться), пять минут, чтобы ответить на твой вопрос, я всегда найду.

— А я? — с какой-то странной робостью спросила женщина. — Мне-то что?

— Как что? — слегка наигранно удивилась я. — Надя — ребенок. Максимум, что она может, — это погулять с Владиком во дворе. А вы можете, например, отвезти его в Пулково и показать ему настоящий самолет, как он взлетает, садится, рассказать всё… Он же обычный двухлетний ребенок — только представьте, как здорово увидеть это в первый раз…

— Да я сама никогда на самолетах не летала! — вдруг засмеялась женщина.

— Тем более! — подхватила я. — Значит, вам обоим будет интересно!

— Я тоже поеду! — решительно выпятив губу, сказала Надя. Вероятно, ей показалось, что ее оттесняют от только что обретенного ею смысла.

— Ну разумеется, поедешь, — примирительно кивнула я.

* * *

Надя пришла ко мне уже осенью. Очень вытянулась, совсем подросток, я ее даже не сразу узнала.

— Владик — мой брат-поденка, — сказала она. — Помните?

— Конечно помню, — кивнула я.

— Он у нас уже говорит. И вопросы задает. Где Ляля? Что это? Когда придет?

— Это очень хорошо. Значит, мозг развивается по возрасту.

— Мои подружки — вы правильно сказали — они в нем души не чают. Мне уж надоело: а это Владику можно показать? А хризантему он нюхал? А пирожок из Макдональдса он ел? Он чупа-чупсы любит, так они его просто завалили ими — им родители специально покупают: ты к Владику пойдешь, отнеси ему! Много ведь их вредно, правда?

Я не знала, что вредно или не вредно умирающему от мышечной дистрофии Владику, но на всякий случай кивнула: да, вредно.

— Теперь я пришла про бабушку и про книжки спросить.

— Я слушаю тебя.

— Он очень книжки любит слушать. Причем одни и те же. И чтобы ему потом картинки показывали. Книжка, картинки. И опять. Бабушка ему в основном читает. Как она закончит, он сразу плакать начинает. И плачет, и плачет, пока она снова книжку не возьмет. Увидит — и сразу замолчит. У бабушки уже язык заплетается, голова кружится, да и я дурею. Но он привык, что им всё время занимаются…

— Ага. Ваш Владик-поденка — обычный малыш, конечно, ему хочется, чтобы им занимались всё время. Тем более что он не может побегать, поиграть сам. Но вы не должны идти у него на поводу, ведь это вызывает раздражение у всех участников процесса. А кому это надо? Какое-то время Владик вполне может побыть сам с собой. Повесь ему над кроваткой такую рамочку или еще что-то и вставляй туда разные картинки, в которых много-много компонентов (я достала с полки «Азбуку» А. Бенуа и показала Наде пример), пусть он их разглядывает. Можно включать ему музыку, мультики, аудиосказки. Так и скажи ему: бабушка пошла отдыхать.

— Ну да, я так и думала сама, — важно кивнула Надя. — Просто хотела у вас уточнить.

— А как вы вообще? — не удержалась я.

— Да вроде ничего, — Надя по-взрослому пожала плечами. — Мама теперь не плачет почти. Мой папа сделал ему такое специальное креслице с ремешками, чтобы сидеть и смотреть везде. И возил нас всех на машине в лес, купаться. И паровозы смотреть. Владику понравилось очень. И еще папа сказал, что я большой молодец, что с Владиком занимаюсь (Надя скромно опустила глаза), но это он, конечно, потому, что я его дочка. А мама моей подружки нашла моей маме какой-то форум в интернете, где родители таких же детей, как мой брат, так вот она туда теперь иногда ходит… Но вообще-то, я думаю, это хорошо, что Владик у нас есть!

— Несомненно! — подтвердила я. — А он солнечные зайчики любит?

— Ой! А я ему никогда их не показывала! — спохватилась Надя.

— Ну как же ты это упустила! — фальшиво огорчилась я. — Ведь пока он может шевелить ручкой, он же, возможно, даже сам сможет их пускать! Это же так интересно.

— Точно! Если зеркальце и его ручку на такую подушечку положить… У нас как раз его с мамой комната самая солнечная. Я прям сегодня…

Заодно я научила ее, как показать Владику с помощью края зеркала радугу, и она ушла в свою жизнь. К своему брату, который хорошо, что у нее есть. И у ее мамы есть, и у ее отца, и у бабушки, и у ее подружек, и даже у их родителей.

Хочу предложить вниманию читателей драматический и странноватый случай из своей практики. Предлагаю в какой-то степени побыть детективами и попытаться догадаться, что на самом деле происходило и происходит в этой семье.

* * *

— Неловко как… — произнесла молодая невысокая женщина в полосатом костюме.

И было видно, что никакого кокетства — ей действительно неловко. Причем неловко не за кого-то (родителям довольно часто бывает неловко за детей, а детям — за родителей), а за себя лично.

— Вроде бы мы родные люди, всю жизнь вместе прожили, должны были бы… но вот как-то так… ужасно…