По Иоанну, «закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин. 1 : 17). Стало быть, по Иоанну, в заповедях Божьих до Иисуса не было ни благодати, ни истины. По крайней мере, Моисеев закон приспосабливается, переходя из внешней сферы человеческой жизни во внутреннюю, приобретая вместо «формально-юридического» «душевно-духовное значение». Христос фактически не рассматривает проблему происхождения зла, а ведь это основная проблема любой религии. Он опирается в этом вопросе на Тору и акцент делает на борьбе с известным злом. Проблема зла, таким образом, переходит в практическую плоскость и акцент Христос делает именно на практической этике. Так Мк. (10 : 19) демонстрирует, что он перечисляет только «этические» заповеди, но не упоминает «религиозные». Это «вольное» перечисление заповедей, когда он к тому же не упоминает десятую заповедь, но вводит совершенно новую «не обижай», говорит о том, что он пытается найти их суть, выявить лежащий в их основе алгоритм. Этот алгоритм и есть «золотое правило этики», которое Христос развивает дальше: «во всем, как хотите, чтобы люди поступали с вами, так с ними поступайте и вы» (Мф. 7 : 12). В иудаизме считалось, что заповедей Яхве надо придерживаться только в пределах «Земли обетованной». Книжники прибавляли лишь «поправки» (новые правила) к Закону, а Христос обращается непосредственно к истокам Завета, прежде всего к Декалогу как «подлинному Моисееву наследию». Он сохранит зафиксированное в Торе требование к человеку быть «богоподобным» существом: «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш» (Лев. 19 : 2).

Декалог сохраняется как основа нравственности: «Если хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди» (Мф. 19 : 17, говорит Христос богатому юноше). Декалог рассматривает проблемы отношения человека к Богу и ближнему. Это суть «Моиссева учения». Именно это подчеркивает Христос и повторяет: «не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй» (Мф. 19 : 18). Именно это учение он отстаивает, упрекая фарисеев в фактическом его забвении («Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего?») и вспоминая слова Исайи о людях, которые пытаются в противовес Божественным сформулировать «человеческие заповеди» (Мф. 15 : 1-9).

Важно подчеркнуть, что «заповеди» сформулированы как лозунги, директивы, они идеальны, но именно идеал является ядром любой идеологии, придает ей целостность.

В основе заповедей лежат, прежде всего, две идеи, впоследствии «возрожденные» Христом: любовь к Богу как сакральная часть культуры (первые четыре заповеди[5]) и любовь к Человеку как секулярная часть (шесть заповедей[6]). Христос весь Закон и пророков свел к этим двум «частям–принципам» (Мф. 22 : 34; Мк. 12: 29–31).

Это же дает возможность Христу говорить о наступлении нового этапа в развитии мира: «с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк. 16 : 16). Речь идет уже не только о данном народе (ам), но и других народах (гоим).

Поставленная Христом проблема соотношения «закона и благодати» в свернутом виде заключала широчайший комплекс проблем богословия, философии, логики, диалектики, мистики, и он пытается выстроить новую иерархию. Здесь, безусловно, видно обязательное для переходных («ренессансных») эпох смещение культурных акцентов с социальной нормы на индивидуальную этику. Добавим, что в любой религиозной системе в «снятом виде» содержатся различные предшествующие идеологические формы. Как писал Гегель, «снятое» «есть в то же время и сохраненное, которое лишь потеряло свою непосредственность, но от этого не уничтожено».

«Свобода», которую приносит знание «истины», давала возможность и право начать новый ряд событий и рецептов, ибо новое общество в условиях кризиса должно было быть гибким. Христа не устраивают прежние представления об истине, сложившиеся в различных философских и религиозных учениях, как не интересуют его и «истины», полученные экспериментальным путем. Он фактически возрождает связку «эмэт» – «эмуна», где «эмэт» есть нечто, твердо установленное, прежде всего Богом, и действительно существующее. В Новом Завете это слово часто заменяется на близкое по значению «алетейя». «Эмуна» – основывающаяся на этом вера в неизменность Бога и созданного им мира. Поиск этой истины – обязанность каждого человека, «человек должен стремиться к постижению истины, и он человек в той мере, насколько ему удается выполнить эту задачу» (Э. Фромм). Заметим при этом, что возобновленная Христом идея Завета фактически делает акцент на величии человека, ибо человек есть партнер Бога по завету. Каждый человек обладает Божественным достоинством.

Складывается и необходимая педагогическая «лестница»: все отдельные люди и целые народы, а в итоге все человечество, выстраиваются в качестве «учеников», «штудирующих» одну и ту же «истину», с той или иной степени аккуратности и энтузиазма решающие одну и ту же задачу. Аврелий Августин в итоге разделит всех в этом плане на четыре категории:

знающие истину и желающие ее знать, т. е. стремящиеся к «совершенству»;

не знающие истину, но стремящиеся ее знать; знающие истину, но не стремящиеся ее знать;

не знающие истину и не стремящиеся ее знать.

Одной из важнейших культурных и общественных проблем, возникающих на «стыках» культур, является проблема языка. Проявлением общественного кризиса станет и стремительно идущая конвергенция различных культур на всем пространстве Средиземноморья. В культурном плане это приводит к «столпотворению богов». Римский пантеон стремительно «засорялся» множеством новых богов, что в свое время остроумно высмеял Лукиан Самосатский. Как отмечал впоследствии Н. Макиавелли, смешение же народов и «родных языков варварских племен с языками Древнего Рима» приводило к смешению религий. Язык же любой культуры и религии как «формы» этой культуры кодируется в своеобразный набор терминов, понятий и дидактических выражений. Их смешение приводит к «обезоруживанию» отдельных культур, их «раздеванию» (выражение А. М. Панченко), т. е. к отбрасыванию прежних социальных, политических и религиозных терминов. Это было обусловлено процессами складывания государственных образований в рамках отдельных регионов и особенно метарегиона (Римская империя). В языковом отношении ярко проявляется «вавилонизм» (babеlisme) как явление разноязычия, «столпотворения языков». Не случайно Рим именуют в это время «вавилонской блудницей». Это – одно из важнейших препятствий для международных контактов и налаживания единой экономической и культурной структуры римского «мира». Учение Христа – один из вариантов борьба против «Нового Вавилона». В то же время в империи «забота» о латинском языке ограничивала возможности его свободного развития, и тем самым давался дополнительный стимул для развития иных языков.

Это приводило все же к тому, что новый язык как язык культуры метарегиона мог быть только синкретическим. Следует учитывать и то, что в это время начинают оформляться две основы будущей цивилизации – христианства и «вульгарной», т. е. общеупотребительной, латыни. Религия – набор базисных, культурообразующих идей, а язык – форма их выражения и