Попытки решения «языковой проблемы» идут по всему Средиземноморью. Они осложнялись тем, что в качестве своеобразных интернациональных языков уже функционировали латинский, греческий и еврейский языки. «Царить» станет впоследствии именно латинский, ибо созданная на его основе «культура» (cultura) будет включать в себя достаточно развитые для складывания новой ситуации сакральные («Бог») и секулярные («Космос») идеи. На этом и будет сделан акцент Христом, который подчеркнет суть «Моисеева учения». В основе христианских заповедей будут заложены прежде всего две идеи, «возрожденные» Христом: любовь к Богу как сакральная часть культуры (первые четыре заповеди) и любовь к Человеку как секулярная часть (шесть заповедей). Христос весь Закон и пророков свел к этим двум «частям – принципам» (Мф. 22 : 34; Мк. 12 : 29–31).

Таким образом, латинский язык станет в некотором смысле апостериорным языком, создававшимся по образцу и из материала естественных языков. Латинский язык использовался как самый «интернациональный» (lingua franca) – ему подражали, из него брали «термины», алфавит, учения о языке. В итоге должен был сложиться новый «образ мира, в слове явленный» (Б. Пастернак).

Одной из наиболее важных «попыток» решения лингвоэтнических проблем является деятельность Христа и апостолов, который обращали самое пристальное внимание на проблему языка. Надо подчеркнуть, что это всего лишь одна из множества «реформ» в ближневосточном «углу» Римского «мира».

В этом регионе можно выделить три языковых зоны.

1. «Земля Обетованная», где сложился единый еврейский язык. На этой основе появляется идея лингвокультурной исключительности еврейского народа. Здесь выделяются фарисеи, которые всячески стараются законсервировать Язык и Текст как основы культуры, ибо «мир есть книга» (Симеон Полоцкий). Фарисеи выдвинули девиз: «Крепить ограду вокруг Законов» (Авто. 1, 1). Однако, как писал М. Э. Поснов, «ограда» была настолько высокой, что закрыла собой Закон.

2. Галилея, где чуждые еврейскому «миру» языки и культуры постоянно вторгаются в него с языческого севера.

3. Диаспора, где неизбежный контакт с другими культурами и языками осуществляется за счет «вплывания» еврейской лингвокультурной парадигмы в другую языковую, этническую и культурную среду. В это время евреи, особенно из числа культурной элиты, общались между собой не на библейском языке гибрим, а на греческом, точнее – на эллинском, который вошел в историю как греческий диалект койне. «Разные культурные явления беспрестанно переводятся на иные, первоначально чуждые им культурные языки, часто с предельным переосмыслением их содержания». Нужно учитывать, что «разные языки – это не различные обозначения одного и того же предмета, а разные видения его».

Новые идеи требовали новой терминологии, иной лексики и грамматики. Христос становится «разрушителем» традиционных представлений о языке и культуре. Это в известном смысле связано с его происхождением, образованием и деятельностью. Выходец из Галилеи, не чистокровный еврей, полиглот (носитель целого ряда диалектов и наречий в Земле Обетованной), он постоянно передвигался по стране («Сын человеческий не имеет, где преклонить голову» (Мф. 8 : 20) и вступал в языковые контакты с местными жителями. Он обращался к простым людям, «вольно» обращавшимся с языком, фактически питательной средой синкретизма. Иврит обладал такой системой этнофеноменальных символов, что не поддавался «разгадке» извне. Христос, как в подобных ситуациях впоследствии Лютер, Данте, Шекспир, начинает говорить на «вульгарных» наречиях.

Не случайно, что одними из основных его противников станут именно сторонники языкового «фундаментализма», «ибо как упрямая телица, упорен стал Израиль» (Ос. 4: 16)[7]. Эти споры нашли отражение и в дискуссии, описываемой в Мк. 7 : 1–23, где Христос прямо заявил, что причина «нечистоты» – не общение с нечистыми предметами, а свойства человеческого сердца (7 : 15; 17 : 19). Он прямо подчеркнул различие между декалогом и законом и его толкованием (Мк. 10 : 19), толкование закона книжниками – «глупое», они упразднили заповеди Божьи, фарисеи лишь исполняют ритуал, они тщеславны (Лк. 18 : 8–14) и обременяют народ 613 предписаниями. Разумеется, что для фарисеев Христос был «невеждой в Законе», к тому же Мессия должен был быть «отпрыском Давида» (semah Dawid), а в отношении Христа его связь с Давидом еще предстояло доказать.

Христос нарушает язык, правила грамматики[8]. Перестановка исторических периодов с помощью «возвращения» к «истокам» – закономерный признак эпохи «Возрождения». Не каждый может «вместить» его Слово (Ин. 8, 37; 16 : 12), т. е. язык не может вместить новую картину мира. Поэтому прежде всего он и начинает говорить притчами (Мф. 13 : 9–13).

Одним из факторов, повлиявших на его языковые представления, была связь учения Христа с мистикой. В основе его размышлений лежат представление о фундаментальной общности всех предметов и явлений, отказ от обыденных представлений о времени и пространстве, пересмотр дихотомии «добро-зло» (это узнаваемо впоследствии в исканиях Достоевского, заявившего, что в человеке есть две бездны (Зло и Добро) и он не выбирает между ними, а мечется, и Мелвилла (в поединке Добра и Зла победителя не существует, они взаимно уничтожают друг друга, трагедия человека в том, что является зрителем этого), получение информации не через текст, а с помощью «веры», «разума» и т. д.

Мистический опыт, конечно, не может быть описан с помощью языковых средств, так как они предназначены для описания дискретных предметов и явлений. По словам Григория Богослова, Христос «убеждал восстать от буквы и последовать духу» (Слово 37). Как указывал немецкий мистики XV в. М. Экхарт, «воспринимая, мы воспринимаем в свете времени, ибо все, о чем я думаю, я вижу в свете времени, как временное. Но ангелы воспринимают в свете, который по ту сторону времени, в вечности. Они познают все в вечном сейчас». «Иисус, как первобытный человек, или как маленький ребенок, не знал закона причинности». «Сейчас» он заменяет на будущее время (Мф. 16 : 18 – «На сем камне я создам Церковь мою»).

Противоречивость положения Христа хорошо уловил средневековый мистик Исаак Луриа. Его спросили, почему он не записывает свои идеи: «Это невозможно, ибо все вещи взаимосвязаны». Поэтому-то Христос и предлагает лишь алгоритмы поведения, которые не могут найти адекватного отражения в языке: не просто «не убий», а «возлюби врага своего»; люби не «ближнего», а «дальнего».

Отсюда учение у Христа – не изучение какой-либо системы или ее толкование, а подражание идущему своим путем Учителю (Лк. 6 : 40; Мф. 10 : 24; 11 : 29). Его ученичество – не учебный процесс, а новый образ жизни и мышления. Налицо эволюция от «истолкователя учения» (Doreš hat-Tora) к Учителю, который не «правильно» понимает Текст, а «слышит глас Божий в душе». Именно это придает ему особый авторитет: «Сам сказал» (греч. Autós épha, лат. Ipse dixit).