уже с вызовом на дуэль. Тут же прилагались визитные карточки его секундантов, приват-доцента Новочеркасского политехникума инженера Богачева и дворянина Н.Л. Захарова, которые просили Агеева указать своих секундантов и назначить им место для переговоров.

Агеев попросил Богачева и Захарова прибыть на другой день в областное по земельным делам присутствие. Они предпочли явиться 4 октября прямо в Круг, разыскали во время перерыва Агеева и официально вызвали его на дуэль от имени Ефремова.

Поступок помещика вызвал взрыв негодования в среде законодателей. Нашли, что это вызов всему Кругу.

Ген. Богаевский, узнав об этой истории, письменно известил Агеева, что такой способ разрешения вопросов, как дуэль, он считает недопустимым в военное время и что человека, проявившего такой воинский пыл, он прикажет немедленно отправить на передовые позиции, предварительно произведя расследование, почему г. Ефремов оказался немобилизованным. Однако Агеев, как парламентарий чистейшей воды, отказался от административной расправы с оскорбителем и попросил атамана передать все это дело на обсуждение Круга, оскорбленного в его лице.

«Хузяева» ощетинились. Каждый из них понимал, что если с Агеевым его враги разделаются при помощи дуэли и останутся безнаказанными, то их, «членов», с легкой руки Ефремова, в станицах просто-напросто при случае перебьют дрекольем, как паршивых собак. Личная безопасность заставила членов Круга позабыть, что их учреждение законодательное, и выступить в роли судей в своем собственном деле.

Резолюция гласила:

«Предложить донскому атаману землевладельца С.Ф. Ефремова лишить звания донского казака и отправить его в качестве рядового в первоочередную воинскую часть без права зачисления на нестроевые и тыловые должности и в штабы. Землевладельца Захарова и инженера Богачева препроводить в качестве рядовых в первоочередные воинские части без права зачисления в тыловые учреждения и штабы»[211].

Фронт законодатели расценивали как каторгу. Недаром же фронтовики так ненавидели окопавшихся в тылу «хузяевов».

Священную волю Круга исполнили. Опальные помещики совершили увеселительную поездку в штаб Донской армии и пожили некоторое время в Миллерове-Калединовске. А потом? Потом, под натиском советских войск, бежали, как и Круг, куда глаза глядят.

19 сентября правительство закрыло газету «Дон» за статью профессора Палладина, высмеявшего донских аграрников за их закон.

– Будет им аграрная реформа, – слыхал я разговоры в Домах донской аристократии. – Как дойдет Деникин до Москвы, он прикажет плетями разогнать этих «хузяевов». От всей их законодательной деятельности останется одна пыль.

«Воскресшая старина», начавшая бить по карману помещиков, мало удовлетворяла и романтиков-демократов.

Один из них, донской писатель Федор Крюков, секретарь Круга, писал в «Донской Речи»:

«На Круге вопрос о том, в каком помещении выдерживать до вытрезвления пьяных духовных лиц и офицеров, вызывает горячие прения, и на него ухлопывается целое заседание»[212].

Поэт чистосердечно каялся, что Круг совсем не похож на тот, каким рисовался ему в романтических представлениях юности.

«Но зрелище все-таки оригинальное, интересное, дотоле невиданное, – писал он далее в той же газете. – Скуластые лица калмыков в ложе направо, архиерей в черном клобуке в ложе налево, и потные, взмокшие бородатые, загорелые лица станичников в суконных чекменях на вате, в гимнастерках, серых тужурках – в партере. И когда длинный оратор в сюртуке долго и обстоятельно говорил о положении аграрного вопроса в Новой Зеландии, старик вахмистр Иван Демьяныч, мой сосед, изнывая от жары и вздыхая, шептал мне на ухо: «Теперь можно бы и домой. Слава богу, сковырнули кой-кого. Хорошо бы вот еще архирея сопхнуть. Семашкевич какой-то. Поляк, как видать. Ай у нас своих архиреев не найдется, своего донского корня?» – Отголосок старины, вольнолюбивой и широкой, как море, сказался только в этой наклонности к сковыриванию. По наивности я выступил против этого, но меня после двух-трех фраз сковырнули самым безапелляционным образом».

А кто, как не Федор Крюков, пытался воплотить в современную жизнь ковыльный сказ про древнюю казачью волюшку-волю?

«Воскресшая старина» не оправдала ожиданий. Во-первых, потому, что ее считали одетой в чересчур чистый чекмень, какого она никогда не носила. А во-вторых, потому, что смотрели на нее как на средство для своих личных целей.

Краснову она была нужна для увенчания своего чела лаврами Пожарского.

Богаевскому она обеспечивала доходное место, необходимое впредь до восстановления его в правах «свиты его величества генерал-майора».

Членам Круга обеспечивала вольготную жизнь.

Федору Крюкову – бумагу для печатания его произведений, которые при иных условиях не увидели бы света[213].

Но чуть кого «воскресшая старина» гладила против шерсти, тот отрекался от нее как от взбесившейся собаки. Помещиков она попыталась обездолить, и они яростно штурмовали ее. А помещики ли не матерые казаки, прямые потомки донских героев?

Пока донские «хузяева», окопавшись в Новочеркасске, издавали благодетельные для казачества законы, в провинции хозяйничала своя же демократическая администрация, но более безобразная, чем прежняя царская.

Круг, т.е. грамотные члены его, трактовали о правах человека и гражданина. А полиция гнула свободных граждан в бараний рог под самым носом донских законодателей. Достаточно привести несколько приказов «Жоржа» Янова, окружного атамана Черкасского округа, чтобы судить, какой прок был казачьим низам от того, что в стольном городе существовала говорильня, и когда все остальное шло по-старому, если не хуже.

Приказ от 9 октября № 232:

«Произведенным дознанием, по жалобе крестьян хутора Персиянова-Грушевского на начальника стражи войскового старшину Китайского, обнаружено, что он, под угрозой тяжких репрессий, широко и безжалостно пользовался трудом жителей хутора, заставляя их работать у себя на даче, косить свой хлеб, возить ему из шахт уголь, не платя не только за их работу и перевозку угля, но даже не возвращая им крупных сумм, уплаченных за уголь; самоуправно взыскивал с тех же жителей крупные суммы денег за якобы разграбленное у него на даче имущество и вообще широко пользовался властью местной стражи в пользу своих личных интересов. Ввиду сего войскового старшину Китайского отрешаю от должности, а дело о нем передаю военному следователю. Предупреждаю, что в дальнейшем я буду беспощаден».

Приказ от 1 ноября № 305:

«Старший стражник 4‑го участка Александр Карпушин, как это выяснено дознанием, производил обыски у населения с целью найти награбленное имущество, но в результате найденное обращал в свою пользу; терроризировал население, пользуясь своим служебным положением, и поступал с имуществом населения по своему усмотрению, заявляя, что власть его не ограничена законом, чем до такой степени запугал население, что оно боялось жаловаться; без всякого повода бил местных жителей плетьми» и т.д. и т.д.

Приказ от 6 июня за № 187:

«Ввиду поступающих ко мне жалоб от населения округа на всевозможные насилия, грабежи и реквизиции скота, хлеба и другого имущества, чинимые разными безответственными лицами, иногда предъявляющими фиктивные документы или переодетыми в форму воинских чинов, приказываю всей подведомственной мне администрации работать не за страх, а за совесть. Полагаю, что местной администрации давно пора