чтобы что-то из себя представлять, у него должен был быть титул и он должен был быть в гвардии с этими благородными бездельниками? Почему моя ценность определяется только тем, что я хранительница и наследница? Почему нельзя любить своих детей просто так, потому что они твои дети, и почему нельзя их любить равно, а не как ты, выбрав себе одного ребенка из трех?!

Я глубоко вздохнула, прежде чем продолжить. Во мне бурлили годы накопленной обиды и боли:

— Ты правда думаешь, что если бы ты и отец любили Алека просто так, не говорили постоянно про гвардию, про то, насколько успешен Оливер, он бы решился на такое? Посмотри, к чему это привело, да и я чуть не умерла! Я не верю, что тебе есть до меня хоть какое-то дело, если ты думаешь, что я буду подбирать объедки после своей сестры, после того, как она и этот ублюдок унижали меня годами. Тенбрайки никогда, ни разу не сделали ничего хорошего для нас, и мне больно было смотреть, как мы унижаемся перед ними.

— Элли, это не правда! Я люблю всех своих детей! Не говори так. Ты, наверное, просто обижена, — мама пыталась отрицать, но я больше не собиралась терпеть этого бреда.

— Нет, я не обижена, мама, я безумно раздражена. Хватит винить других в том, что случилось, да, все виноваты в той или иной степени, но ваше воспитание сыграло огромную роль. И мне совершенно безразлично сейчас, что ты или Доротея думаете, мне надоело смотреть на то, как вы постоянно ищете кого обвинить, вместо того чтобы работать над ошибками и стремиться к лучшему будущему.

— Не вмешивай меня в это, Элли! Ты не посмеешь плохо говорить обо мне, — тут же змеёй зашипела Доротея, но я более не собиралась ей ничего спускать.

— Теперь ты, сестрёнка, — я усмехнулась злобной улыбкой, обернувшись к Доротее. — Ты выслушаешь меня сейчас один раз, и либо ты начнешь работать вместе с нами, либо я отрекусь от тебя официально, как только получу титул через несколько дней.

Мама рядом со мной охнула, прижав ладони к губам, в ужасе.

— Ты не посмеешь… — по-змеиному прошипела Доротея, — Это всего лишь вассальный титул. — Я в ответ очень тихо засмеялась, засмеялась злым смехом.

— Хочешь проверить? — я позволила паузе говорить за себя. — Вассальный титул или нет, я буду главой нашей семьи. Я предупреждаю тебя единственный раз, Доротея. Начиная с этого момента, ты начнёшь следить за своим грязным языком и своими действиями. Сразу после ритуала я приму титул, и поверь, ты не хочешь знать, что потом произойдет. Все, кто сидел в зале суда, все в нашем доме уже видят тебя насквозь, никто не собирается больше считать тебя жертвой или достойной невинной леди. Поэтому сбрось свою маску, она невероятно мне надоела. Ты будешь отвечать за каждое слово, каждую ошибку, которую ты сделала, так же как и я, так же как и мама. Я больше никогда не дам тебе шанса выставлять себя в лучшем свете за мой счёт. Если я узнаю, что ты опять предала меня, последствия тебе не понравятся. Ты поняла? — Доротея не отвечала, смотря на меня расширенными глазами, полными ненависти, но в них также были заметны крупицы страха. Сестре совершенно не нравилось то, что у меня могли быть рычаги давления на нее. Она понимала, что теряет власть, к которой так привыкла. Власть, которую, как она считала, она никогда не потеряет.

— Элли, — мама все также стояла сбоку от меня и Доротеи, прижав ладони к губам, ее глаза были влажными от непролитых слез, а губы дрожали.

— Присядь, пожалуйста, мама, не пытайся принять сразу все за один момент. Знай, что в итоге все будет нормально. Может, не хорошо, но нормально, — я не хотела слишком сильно заставлять нервничать маму, но верила, что ей нужна была полная переоценка реальности и собственной ответственности. Я не собиралась делать вид, что мы все не причастны к тому, что произошло. Я не собиралась бегать от собственной ответственности и им не дам.

— Почему ты считаешь, что станешь баронессой? Может, я стану герцогиней, и король отдаст титул баронессы тоже мне? Теперь, когда источник все равно мертв? — Доротея не желала сдаваться, но теперь хотя бы не пыталась меня заткнуть.

Я весело хмыкнула. Все же этот титул герцогини все никак не давал покоя Доротее.

— Я не знаю и даже знать не хочу, почему ты считаешь, что станешь герцогиней, это твое дело. А вот по поводу нашего баронства… мама забыла тебе, видимо, сообщить, что король сказал, что никогда не отдаст тебе управляющую должность. Ему не нравится, когда возвышают людей, не уважающих королевскую волю, сестрёнка, — я язвительно улыбнулась. — Он скорее отберет у нас баронство, чем отдаст его тебе.

Доротея растерянно посмотрела на маму, и та стыдливо прикрыла глаза. Матушка так и не сказала Доротее о том, что ей не быть даже управляющей в баронстве. Мама не хотела расстраивать любимую дочь.

— И что? — Доротея коснулась моей руки, в ее глазах по-прежнему было отрицание. Сестра не готова была принять меня как лидера нашего рода. — Если я соглашусь работать с тобой, то ты защитишь мое имя? Заступишься за меня перед королем?

Я не выдержала и громко засмеялась от ее предположения. Я бы, наверное, даже восхитилась тому, насколько Доротея всегда ставила себя на первое место, если бы не была так расстроена.

— Нет, Доротея. Я… глубоко презираю тебя. Я не скажу ни слова, чтобы как-то улучшить твою репутацию, по крайней мере, пока ты не докажешь, что достойна этого. Ты отбудешь свое наказание от короля, каким бы оно ни было. Я никогда не смогу тебе доверять, и тебе придется каждый день делами доказывать, что ты достойна быть частью рода Торнхар.

— Элли… — мама, испугавшись страшной меня, теперь тихонько сидела в одном из кресел в комнате. — Если ты знаешь о том, что король сказал о Доротее… Ты знаешь, что Его Величество может отобрать у нас Торнхар? — Маме явно было стыдно, она вряд ли хотела, чтобы я знала, при каких обстоятельствах Его Величество пригрозил этим.

Я же сама села в кресло, посчитав, что воспитательный разговор закончен. Он не доставил мне никакого удовольствия, и я надеялась, что одного раза было достаточно. Этот разговор выпил мои последние силы, но осталось дождаться приговора.

— Никто не отберет у меня Торнхар, — с уверенностью сказала я.

* * *

Возвращение в поместье прошло в полной тишине. Мы